Книга 2. Хладный холларг. Дмитрий Всатен

ползал, благодарил, а как время проходило, то ему прежняя жизнь казалась уже не своей – словно не было ее, а нынешняя казалась сносной, но тоже не сладкой. Начиналось подворовывание, а после и откровенное воровство. Приходилось такого олюдя отправлять в обратный путь. И почему-то только тогда – именно в тот момент – он понимал, что потерял, и снова, как и задолго до этого, ползал перед конублом на коленях, умолял и плакал. Иные, пылая праведным гневом, грозили ему даже карами от богов. Ха-ха! Когда бы они знали, когда бы они видели про себя то, что видел он со стороны, то понимали бы, что не он сек их, их секли боги. Боги, даровавшие праведникам достойное место и разочарованно смотревшие, как они опускаются до уровня воров. Кара! За что его карать, когда он есть карающая длань! Никогда боги не будут карать сами себя! Хе-хе!

      – Каум, благополучия тебе, – сказали над ухом и, уфнув, тут же плюхнулись рядом. – Не передумал ли?

      Холкун обернулся.

      – Нет, Илло, не передумал. – Каум с нежностью посмотрел на пасмаса, присевшего рядом с ним. Он любил Илло, любил всей душой за то, что среди стольких утех, пороков, соблазнов, какие всякий новый день рождались внутри города, Илло не дал себе утонуть, погрузиться в эту мерзопакостную жижу, словно болото утягивавшую каждого слабого душой и умом.

      Илло не знал, что единственным олюдем, которого Каум почитал выше себя, был он, Илло. Когда бы пасмас узнал такое, он, наверное, расхохотался бы от души, ибо он почитал холкуна за своего наставника.

      – Отвернулся в угол, глаза слепят сокровища его? – как всегда разулыбался Илло. – Я тоже щурясь хожу, чтобы не ослепнуть. Когда бы мне столько света, а бы только и делал, что писал.

      – А ведь верно сказал, – рассмеялся холкун. – Писать стихи или чего еще при таком богатстве – только оно и хорошо!

      С Илло они встретились много лет назад, когда были еще мальчишками. Его отец Кивс тоже был конублом. В те времена конубл-пасмас был диковинкой, порою, таких даже побивали, но отец Илло цепко держался за городскую жизнь. Он помог Кауму вытянуть себя и семью из долговой ямы. Мало кто знал, но Каум распродавал товары Кивса. «От меня плохо берут». – сказал ему однажды Кивс, – «от тебя лучше».

      Илло не был сынком при своем отце. Наравне с ним он делил и беды, и радости, и до сих пор похвалялся шрамом на животе: так он защитил своего отца от ножа разбойника, которым тот хотел ударить в спину Кивсу.

      Жизнь сделала Илло справедливым и молчаливым, – таким, каким бывает всякий, кто изведал все ее «прелести». От природы Илло был скромен. За все это Каум любил его как брата.

      В один из дней в конце весны Илло пришел к Кауму и предложил ему следовать за ним. Они прошли в таверну «Дохлый гусь», где собирались отбросы даже среди бедноты Фийоларга. Там, к его удивлению, Каума встретили лишь конублы, который заняли все помещение и выгнали из него даже самого хозяина.

      Разговор был коротким. Говорили о том, что из-за разбойников на Трапезном и на иных трактах торговля встала, а потому скоро все они окажутся в долговых тюрьмах.

      – Лишь