Никитич к брегу подходит,

      глядит на деву да смотрит,

      и почти зовёт её замуж:

      – Ты бы это… до дому пошла бы уж,

      Николаша тя ждёт, не дождётся! —

      а у самого сердечечко так и бьётся.

      Опустила очи дивчина:

      – Ох ты, воин милый,

      не люб мне боле муж любимый,

      я сгораю по Добрыне!

      А Добрыня, он парень честный,

      но растаял при виде невесты:

      губу толстую отвесил,

      грех велик на чаше взвесил,

      и полез с объятиями жаркими

      на Забавушку. А та из жалкой

      превратилась вмиг в дракона

      жаром дышит, со рта вони!

      – Ну, пришла, былинничек, твоя кончина! —

      когтями цап и волочёт в пучину

      добра молодца на свет не поглядевшего,

      удалого храбреца бездетного.

      И кидает змей Добрыню в море синее.

      Тонет богатырь. Картина дивная

      пред глазами вдруг ему открылась —

      это царство подводное просилось

      прямо в лёгкие богатырские,

      а вокруг всё зелёное, склизкое:

      чудные водоросли и рыбы,

      караси-иваси, как грибы,

      по дну пешеходят хвостами.

      Вот они то Добрыню и подобрали

      да вынесли на поверхность.

      Но до брега далеко. Ай, ехал

      мимо рыба-кит великан.

      Взял он воеводушку, поднял,

      да на спину свою забросил.

      А как забросил, так загундосил:

      «Гой еси, Добрынюшка победоносный,

      ты избавь меня от отбросов:

      на спине моей народец поселился

      нехороший, дюже он расплодился,

      сеет, жнёт да пашет —