съехались в Москву мужики со всего Союза, посидели в этом самом дворце, пошоркали маленько
штанами бархатны кресла, речь послушали, котору мы тоже слышали, токо по радио и котору
потом во всех газетах пропечатали так, что эта речь все остальные новости из газет повыдавила.
Вот и всё. Разница токо в том, что они там ладошками пошлёпали, а мы в скобочках прочитали:
«аплодисменты», «долгие, продолжительные аплодисменты», или «бурные, продолжительные
аплодисменты, переходящие в овацию». Так оно чо, это шлёпанье, ума добавлят? Или если бы я,
как тракторист, посидел там с галстуком на шее, так чо, у моего трактора тяга бы утроилась, или на
полях тот же хрен американский повымерз, ну или, в крайнем случае, скукожился? Так што ли?
– А ты бы прикусил язык-то да помалкивал со своим хреном американским, – выдаёт своё
резюме Маруся, – а то он у тебя, как помело, метёт чо ни попадя. Гляди, дотрепишься…
– Но, дотрепешься тебе. Теперь уж годы-то совсем други.
Возможно, сторонний директор знал, что следует делать в новом хозяйстве, да жаль, не ведал
того, чего делать нельзя. Ошибка, которую не совершал до него ни одни местный председатель,
состояла в том, что он допустил к власти Ураева Степана Степановича – хитрого, откровенно
наглого мужика, который эту власть спал и во сне видел. Обычно, когда в Пылёвской средней
школе проходили «Мёртвые души» Гоголя, то ученики при знакомстве с литературным портретом
Чичикова сразу вспоминали Степана Степановича. Правда, совпадая внешностью с гоголевским
героем, Ураев был куда хитрее его и жёстче. Обаяние же Чичикова отсутствовало в нём
полностью. Ездить быстро не любил, ездил не быстро и не тихо, а в самый раз, то есть, так, чтобы
всегда поспевать, куда надо. Сладко лыбиться не умел, а вот гавкнуть – так об этом и не проси,
сам гавкнет.
Гордясь «открытием» такого способного хозяйственника и ценного помощника, Труха сходу
назначил его управляющим первого отделения. Село, узнав о таком назначении, вздрогнуло и
прижало уши, а несколько бывших колхозников ушли в отчаянный запой. Пожалуй, дата этого
назначения стала моментом, начиная с которого грозный Труха по сути перестал быть
полноправным директором. Уже года через полтора всё в совхозе оказалось подмятым Ураевым, а
сам депутатный директор, так и не узнав толком нового хозяйства, стал при Ураеве кем-то вроде
унылого завхоза. Его власть осталась внешней, на показ приезжему начальству. Когда же главным
бухгалтером совхоза оказалась назначена жена Ураева, то и финансовое состояние хозяйства
стало для директора туманным и приблизительным. Теперь же вся Пылёвка знает, что директор
Трухин, управляющий Ураев, управляющие вторым и третьим отделением, а также заготовитель,
собирающий мясо у населения с округлением цифр без граммов, завязаны в один пятерной пучок,
можно