воображаемое, каждый предмет был и таким, каким помнился, и таким, каков сейчас.
Одновременно и большим, как через детский взгляд, и нормальным, как через взрослый.
Приближался уже и свой дом. Впереди ехала телега на мягких резиновых шинах.
Лошадь держала голову вбок, словно прислушиваясь к перещелку собственных подков.
Человек на телеге сидел прямо, осанисто.
– Да ведь это же дядя Вася Коренев! Он что, снова конюшит? – сказал Николай,
удивляясь неожиданно вывернувшемуся словечку "конюшит".
– Опять при конях, – ответил отец, – тут теперь большой табун-то.
– А Гриня где?
– С ними и живет. После техникума женился. Теперь уж ребенок есть. Гриня твой
работает главным ветврачом…
И тут Николай увидел свой дом. Он каким был, таким и остался, только до самой
крыши осел в разросшуюся черемуховую зелень.
– Остановись, – попросил Николай. – Вон там, около дяди Васи.
Василий, соскочив с телеги около своего дома, уже привязывал повод к штакетнику.
Алексей бесшумно подкатил и засигналил. Василий оглянулся, склонившись, посмотрел, кто
сидит в низком салоне "Жигулей", и шутливо погрозил кулаком.
– Здорово, соседи, – сказал он, улыбаясь вылезающим из машины. – Давненько вас не
видно. Что, Колька, отслужил или на побывку?
– Все, отслужил, дядя Вася, – откликнулся Николай, чувствуя, как его тянет
посмотреть через дорогу на свой дом.
– Ну, так давайте заходите, – пригласил Василий. – И ночевать тоже к нам. Теперь
родни-то у вас тут нет. Посидим вечерком. Я сейчас Татьяне скажу, чтобы собрала, что надо.
– А Гриня дома? – спросил Николай.
– А вон прируб-то видишь новый – это он себе городит. Вроде и сейчас там.
Отец с Анюткой поехали в магазин. Николай остался. Он с опаской обошел коня,
который, подергивая кожей, отгонял слепней, и направился в сруб на посвист рубанка. В
срубе пахло стружкой. Из пазов свисали мох, пакля… Николай остановился и стал смотреть,
как молодой хозяин тешет половицу. Гриня оказался широченным в плечах, со всеми
признаками матерой мужской силы, с рыжей, коротко подстриженной бородой, дававшей
красный отсвет на все его лицо.
Работал он не спеша – все движения были давно продуманными и привычными. Ясно,
что все делалось им надолго, может быть, на всю жизнь.
Оглянувшись и увидев Бояркина, Гриня заорал что-то неразборчивое и, сграбастав его
в охапку, оторвал от пола.
– Красавец, красавец, – говорил он, с завистью и с иронией рассматривая форму. – Ну,
так как ты? Что?
Николай сел в оконный проем, начал было рассказывать, но не выдержал и спросил о
том, кто живет сейчас в их доме.
– Уваровы, – сказал Гриня,– из переселенцев, но самостоятельные, если сами дом
купили. После вас дом уже во вторые руки переходит.
–