поминки. Генкины одноклассники из села разъехались, но его ровесниками стали нынешние
выпускники. Генкина мать была седая, с не оттаявшими грустными глазами. Гостям она
поставила пиалки с коричневым гречишным медом и часто напоминала:
– Ешьте, ешьте, ребятки. Геночка-то сильно медок любил.
Ребята его ели, но он, искристый и пахучий, склеивал рот. В этот раз от матери они
узнали о Генкином намерении поступить в школу милиции. Николай давно понимал, что
Генка с его зубчатым кастетом тоже не отличался особым милосердием, но то, что он мечтал
о чем-то большом, искупало все.
Возвращаясь, они должны были перейти речку через те же дощатые мостки, Подступы
к ним были теперь загромождены строительным материалом. Преодолевая грязные весенние
лужи, прыгали с плиты на плиту. В двух местах Игорьку, который был в резиновых сапогах,
пришлось перевозить Бояркина на себе.
Доски мостков стали уже черными от ветра и воды. Они гулко стучали под ногами.
Ребята были почти на своем берегу, когда Игорек прыгнул с мостков на леса вокруг опоры.
– Подымить надо, – сказал он.
– Отцу, что ли рассказать про твое дымление, – задумчиво произнес Николай,
присаживаясь рядом.
– Придет время – сам узнает, – заметил Игорек.
Он закурил и бросил спичку в водоворот у самых подошв.
Они любили такое подтрунивание друг над другом, любили говорить друг с другом
грубовато, но именно потому, что были лучшими друзьями. Николай, правда, постоянно
завидовал Игорьку.
Все, начиная с рисования палочек в первом классе, у того выходило легче и проще.
Два года назад оба увлеклись баяном, но Николай остановился на "Во саду ли в огороде", а
Игорек по учебникам музыкального училища осилил теорию музыки и к десятому классу
играл на баяне, на гитаре, на клубном пианино, руководил школьным вокально-
инструментальным ансамблем. Почти каждый день под вечер Бояркин заходил за Игорьком,
чтобы идти на баскетбольную секцию, и еще из ограды слышал его баян. Игорек сидел в
майке, в синих сатиновых трусах перед проволочной подставкой для нот на круглом столе.
Босые ноги на холодном полу грел одну об другую. Николай трогал его за плечо. Игорек,
продолжая играть, поднимал лицо и кивал, но Николай, видя, что он не понимает, кто и зачем
пришел, нажимал какую-нибудь пуговку. Разлад в музыке возвращал Игорька на землю, и тут
выяснялось, что он еще не обедал, не чистил под стайкой и не поил корову с телёнком. Тогда
приходилось им обоим делать все с бешеной скоростью.
Теперь они сидели около опоры будущего моста, глядя в одно, загруженное плитами
место.
– Вон там он лежал, – сказал Игорек.
Николай кивнул.
– Ты не передумал еще со своим музыкальным училищем? – спросил он.
– Ты так спрашиваешь, как будто сам что-то передумал, –