Мне даже обидно стало. Получается, я все это время тренировался впустую? А Осьмушка как же? Я же его, случалось, одолевал. Значит, не такой уж я безнадежный, как считает Михайла Иванович. Хотел было возразить, но потом вспомнил нынешний бой и осекся.
Поднял меня Воротынский ни свет ни заря, с третьими петухами. Как раз когда я, поеживаясь от утреннего холодка – середина августа это ж в двадцать первом веке конец лета, – вышел на подворье, они прокукарекали. Князь даже не дал толком одеться, заявив, что хватит холодных портов да рубахи, то есть я оказался на крыльце в одних подштанниках.
И тут же, стоило мне спуститься на последнюю ступеньку, кто-то справа опрокинул на меня ведро с водой. Честное слово, температура – словно зачерпнули из проруби – аж сердце зашлось.
Оглядываюсь – Тимоха мой стоит, улыбается, а в руках пустая бадейка. Ах ты ж… Но сказать все, что я о нем думаю, мне не довелось. Хотел, да не успел. Только я открыл рот для возмущенной тирады, как тут же с левого бока, точнее почти сзади – я ж к Тимохе лицом повернулся, – еще один водопад. Резко оборачиваюсь – остроносый скалится. Ну, Осьмушка! Уж тебе-то точно не спущу! Но не успел я сделать и шагу, как меня еще раз окатил Тимоха – видно, он предусмотрительно припас для меня сразу две бадейки… Сдурели они, что ли?!
– Троекратное крещение, – прогудел князь, внимательно наблюдавший за этим издевательством, стоя в пяти шагах от меня. – Ибо рассусоливать недосуг – потрудиться надобно не мешкая. Вона о заутрене ужо народ возвещают, – неопределенно мотнул он головой в сторону, комментируя церковный перезвон. – Первый звон – пропадай мой сон, другой звон – земной поклон, третий звон – из дому вон! – И деловито: – Давай в опочивальню, оботрись скоренько – и туда, где ты с Осьмушей сабелькой помахивал.
Сонной одури действительно как не бывало. Не удержавшись, я все равно перед уходом сурово погрозил Тимохе кулаком и бодро пошлепал растираться и переодеваться в сухое. Князь уже ждал меня, вальяжно прислонившись к бревенчатой стене терема.
– Ну, нападай, – предложил он, лениво оторвавшись от бревна, но даже не удосужился принять боевую стойку.
– Так без доспехов ведь, – растерялся я, опасливо покосившись на острый клинок его сабли.
– Сам виноват, знал же, куда идешь, – пожал плечами князь. – А теперь возвращаться нельзя – дурная примета. – Но тут же успокоил: – Не боись. До обеда токмо ты бить будешь, а я уж и так как-нибудь обойдусь – авось и