Даже через толстое стекло Варяг ощущал, что Сивый чего-то недоговаривает, его белесые глаза были наполнены такой тоской, как будто бы он заглядывал в лицо убиенному другу.
– Ты что-то хочешь еще сказать? – не выдержал наконец вялотекущего разговора Варяг.
– Да... Тебе грозит опасность. Этот сучонок... сын Монтиссори, Луиджи, нанял убийцу, – посмотрел в сторону полицейского Сивый.
Краснощекого офицера Макса, стоящего у перегородки, мало интересовало содержание их разговора, он думал об отпуске, который решил провести в Европе в обществе прехорошенькой фотомодели. Правда, приятели предупреждали его, что девушка одаривает своими ласками не только его. Но Макса, по большому счету, это интересовало мало. За свои тридцать пять лет он впервые встретил такую пылкую любовницу и отказаться от ее умелых и горячих ласк мог только под дулом пистолета.
– Откуда тебе это известно? – понизил голос Варяг.
И тоже перевел взгляд на счастливое лицо копа, который уже видел себя прогуливающимся по берегу Сены.
– Я купил информацию у человека, который освободился из этой тюрьмы два дня назад.
– Как ты на него вышел?
– Он сам меня нашел.
– Как зовут человека, который должен убрать меня?
Сивый пожал плечами:
– Этого он мне не сказал.
– Он белый? Черный?
– Он сказал мне, что в эту тюрьму его перевели не так давно. Но он латинос! Высокого роста.
– Ладно, попробую разобраться.
Варяга не мог усыпить почти курортный режим американской тюрьмы, он знал, что утрата бдительности может стоить ему жизни, а потому держался как туго закрученная пружина, готовая в любую секунду стремительно разжаться. Возможно, зэки обходили его стороной не только потому, что от него ощутимо веяло скрытой угрозой. Но еще и оттого, что по независимости, с которой он держался, все угадывали в нем человека, знакомого с неписаными правилами тюрьмы.
Неприятность случилась во вторую неделю его пребывания в тюрьме. Десять дней он делил камеру с худощавым метисом Вилли. Это был невыразительный жилистый субъект, специализировавшийся на кражах в аэропортах и на железнодорожных вокзалах. В России его прозвали бы «чемоданником». Такие люди крайне редко берут в руки нож, разве что в исключительных случаях, а потому в его обществе Варяг чувствовал себя в относительной безопасности. Тюрьму такие типы воспринимали как некоторое временное неудобство в трудной и рискованной профессии вора. Самое большее, на что им хватало отваги, так это ткнуть