Можно ожидать, что все те, кто прославлял рыцарские идеалы позднего Средневековья, одобряли проявление сострадания к народу: ведь рыцарский долг требовал защищать слабых. В равной мере рыцарскому идеалу присуще – и теоретически, и как некий стереотип – сознание того, что истинная аристократичность коренится исключительно в добродетели и что по природе своей все люди равны. Оба эти положения, в том, что касается их культурно-исторической значимости, пожалуй, переоцениваются. Признание истинным благородством высоких душевных качеств рассматривают как триумф Ренессанса и ссылаются на то, что Поджо высказывает подобную мысль в своем трактате De nobilitate [О благородстве]. Старый почтенный эгалитаризм обычно слышат прежде всего в революционном тоне восклицания Джона Болла: «When Adam delved and Eve span, where was then the gentleman?» [«Когда Адаму нужно было пахать, а Еве ткать, где тогда была знать?»] – И сразу же воображают, как эти слова приводили в трепет аристократию.
Оба принципа давно уже были общим местом в самóй куртуазной литературе, подобно тому как это было в салонах при ancien régime [старом режиме]11*. Мысль о том, «dat edelheit began uter reinre herten»22 [«что благородство изошло из чистых сердец»], была ходячим представлением уже в XII столетии и фигурировала как в латинской поэзии, так и в поэзии трубадуров, оставаясь во все времена чисто нравственным взглядом, вне какого бы то ни было активного социального действия.
Dont vient a tous souveraine noblesce?
Du gentil cuer, paré de nobles mours.
…Nulz n’est villain se du cuer ne lui muet23.
Откуда гордость в нас и благородство?
От сердца, в коем благородный нрав.
…Не низок тот, кто сердцем не таков.
Эту мысль о равенстве Отцы Церкви почерпнули из текстов Цицерона и Сенеки. Григорий Великий оставил грядущему Средневековью слова: «Omnes namque homines natura æquales sumus» [«Ибо все мы, человеки, по естеству своему равны»]. Это постоянно повторялось на все лады, без малейшего, впрочем, намерения действительно уменьшить существующее неравенство. Ибо человека Средневековья эта мысль нацеливала на близящееся равенство в смерти, а не на безнадежно далекое равенство при жизни. У Эсташа Дешана мы находим эту же мысль в явной связи с представлением о Пляске смерти, которое должно было утешать человека позднего Средневековья в его неизбежных столкновениях с мирской несправедливостью. А вот как сам Адам обращается к своим потомкам:
Enfans, enfans, de moy Adam, venuz,
Qui après Dieu suis pères premerain
Créé de lui, tous estes descenduz
Naturelement de ma coste et d’Evain;
Vo mère fut. Comment est l’un villain
Et l’autre prant le nom de gentillesce
De vous, frères? dont vient tele noblesce?
Je ne le sçay, se ce n’est des vertus,
Et les villains de tout vice qui blesce:
Vous estes tous d’une pel revestus.
Quant Dieu me fist de la bœ ou je fus,
Homme mortel, faible, pesant et vain,
Eve de moy, il nous créa tous nuz,
Mais l’esperit nous inspira a plain
Perpétuel, puis eusmes soif et faim,
Labour, doleur, et enfans en tristesce;
Pour noz péchiez enfantent a destresce
Toutes femmes; vilment estes conçuz.
Dont vient ce nom: villain, qui les cuers blesce?
Vous estes tous d’une pel revestuz.
Les roys puissans, les contes et les dus,
Le gouverneur du peuple et souverain,
Quant ilz naissent, de quoy sont ilz vestuz?
D’un orde pel.
…Prince, pensez, sanz avoir en desdain
Les povres genz, que la mort tient le frain24.
О дети, дети, вы Адама род, –
Кто, после Бога, первым сотворен
Из праотцев, – всех вас чреда идет
От моего ребра, и сколь племен –
Всем