В карманных словарях приведены самые ходовые, часто используемые слова, а более пухлые собратья этих словарей дополнены словами менее частотными. Бо́льшая часть этих дополнительных слов – существительные с относительно точными и иногда малоизвестными значениями, вроде полиэстера, речитатива или ниппеля. Подобные слова легко перевести на язык любого народа, которому доводится обсуждать синтетические ткани, оперу или ремонт велосипедов. Таким образом, солидные словари создают удивительную иллюзию, что бо́льшая часть слов переводится автоматически, с помощью простой замены на соответствующий словарный термин. Однако между заглавными словами большинства словарных статей и словами, с которыми мы чаще всего сталкиваемся при использовании языка, – огромная разница. На самом деле в преобладающем большинстве высказываний на любом языке используется лишь две-три тысячи разных слов – и это совсем не слова типа ниппель, речитатив или полиэстер{38}.
Если бы перевод сводился к простой подстановке вместо слова одного языка соответствующего ему слова другого, то почти все, что мы говорим, было бы непереводимо – кроме крайне редких упоминаний конкретных предметов из широкого списка обычных материальных вещей. И многочисленные сторонники ложного трюизма о невозможности перевода несомненно хотели бы, чтобы все слова были такими. Именно из-за стремления верить (вопреки очевидным свидетельствам), что все слова, по сути, – названия вещей, задача переводчика представляется нерешаемой.
Идея, что язык – это список названий существующих в мире вещей, бытует в западной философии со времен древних иудеев и греков до наших дней благодаря усилиям целого ряда выдающихся умов. Леонард Блумфилд, профессор лингвистики, царивший в американском языкознании более четверти века, в своем учебнике препарировал значение следующим образом. Возьмем слово соль. Что оно значит? В учебнике Блумфилда это слово объявлялось названием хлорида натрия, который более точно (или по крайней мере более научно) принято обозначать символами NaCl. Однако Блумфилду несомненно было ясно, что лишь немногие слова поддаются такому простому анализу. Этим способом нельзя получить значения таких слов, как любовь или страдание.
Дать подобное научное определение значения любой языковой форме можно было бы только в том случае, если бы мы обладали точным научным знанием обо всем в мире говорящего… [а поскольку такие знания отсутствуют] понятие значения является слабым местом языкознания{39}.
При таком подходе это, разумеется, верно.
Однако меня поражает, что человек с такими обширными познаниями и острым умом, как Блумфилд, мог полагать, что NaCl,