Рядом с Ильей Егорова испытывала странное чувство: с одной стороны, было ей весело и легко, с другой – зябко, тянуло каким-то странным холодом. Но исходил он не от него, сам Русецкий был на ощупь жилистым и теплым, кровь бурлила в нем, как фонтанчик в городском парке. Она хотела спросить об Илье у матери, но опасалась услышать правду, почему-то ей казалось, что правда обязательно окажется не в его пользу и ничего нельзя будет исправить, получится так же, как с учителем физики. Возможно, поэтому Танька так и не решилась пригласить Рузвельта домой, было страшно представить его матери. Но та словно почувствовала и ответила на немой вопрос:
– Нельзя тебе с ним. Заказано.
Егорова вздрогнула:
– Почему?
– Разве ж я знаю, – пожала плечами мать, раскатывая тесто на пироги, а потом согнулась вдвое и пожаловалась на боль «в середке». – Подержи руку-то, – попросила она Таньку и повела ее за собой в крохотную спаленку, которую когда-то делила с мужем, прожившим короткий мужицкий век и запомнившимся детям привычным окриком: «А ну, анафема тебя в бок!» – Посиди со мной. – Голос у матери разом стал тихим и слабым.
– Может, доктора? – запаниковала Танька, но та быстро ее успокоила:
– Когда дело божье, не до докторов. Послушай лучше…
Так буквально в три дня Егорова приняла от матери немудреную науку помощи людям, которую усвоила на всю жизнь, и ни разу не пожаловалась на страшную цену, которую за нее заплатила. Схоронив мать, Танька осознала, что откуда ни возьмись в ее памяти осели неведомые ей раньше слова, – много слов, за всю жизнь не выучишь, – но она их знала. И дело с концом.
Илье о смерти матери Егорова почему-то не сказала ни слова. А он, похоже, и не заметил ни Танькиной грусти, ни воспаленных глаз, ни болезненной худобы.
Целый год Танька проучилась на расстоянии от Русецкого. Прежде внимательный к ней как к сестре, он вдруг отдалился, пересел на заднюю парту и будто забыл о ее существовании. Егорова не задала ни одного лишнего вопроса, потому что помнила: «Нельзя тебе с ним. Заказано». «Нет так нет», – решила Танька и попыталась выбросить Илью из головы. И вроде бы получилось, но время от времени она вспоминала их «Эм и Жэ держали землю на вожже», и ей становилось грустно. Грустно от невысказанных слов, от непережитых встреч и от невозможности стереть это «Нельзя… Заказано».
Егорова не виделась со своими одноклассниками целую вечность. За это время она успела окончить техникум, выйти замуж, какое-то время поработать на заводе во вредном цехе, надышаться там свинцовым припоем, но это не помешало ей родить двух девчонок и в девяностые годы перекроить свою жизнь заново: уйти из профессии, отделиться от дурковатой свекрови с замашками