Майя рассмеялась у меня из-за спины и сказала:
– Я тоже как-то на одних из первых соревнований в Новосибе так кое-как стреляла-стреляла… Потом Грабов ко мне подошёл – просто молча встал за спиной и смотрел, как я что делаю. И у меня сразу пошло: десять-девять… Давай теперь два круга под запись и результат мне скажешь.
– По три или по шесть? – спросила я.
– По три, конечно. Как на соревнованиях.
* * *
Закончила тренировку я, на самом деле, последней. Было уже начало девятого, все остальные разбежались ещё до восьми. Майя тоже ушла, как обычно, оставив мне ключи. То, как я настреляла «под запись», мне не понравилось – не дотянула даже до второго разряда, и это на тренировке, в спокойной обстановке. В принципе, я понимала, что не так – я думала про дело с медалями, что там как надо будет делать. Я и обычно-то не умею совершенно сосредотачиваться на стрельбе. К своему стыду, конечно, но я этого действительно не умею, не могу. Это легко считать, что лучник должен от всего отрешиться, «сжечь свои мысли на пламени свечи» – как написано в начале одной нудной и длинной сказки. Вот этот-то фокус у меня и не работает, вернее – я не представляю, как это сделать. Да, можно сосредоточиться на выстреле – это я могу – но мысли, посторонние для выстрела мысли я «отключить» не могу. А стоит только в момент выстрела, «выпуска» о чём-то подумать – взгляд при этом самостоятельно «виляет» куда-нибудь в сторону и, хотя даже левая рука при этом не двигается, всё – стрела меняет направление и хорошо, если всё-таки попадает куда-нибудь в мишень, а не вообще улетает мимо. Так что надо до конца смотреть прямо в центр мишени и не опускать лук до попадания – стрела летит за взглядом.
И опять же, в одиночестве в тире мне стреляется лучше – поэтому и стараюсь оставаться попозже. Так что я настреляла в одиночестве ещё один круг – десять серий по три выстрела – и стала неторопясь собираться домой. Сняла мишень, разобрала лук, унесла его в «пыточную», переоделась, выключила везде свет, закрыла тир. Хотела занести ключи в соседнее помещение, где у нас располагался подростковый туристический клуб – это их катамаран в «пыточной» и лежит – но, и там уже никого не было. Так что я сама отдала ключи бабушке на вахте под её неизменно подозрительным взглядом.
На улице было ещё светло – сумерки. Мне нравится, когда после зимы наступает такое время – выходишь с тренировки, а там ещё светло.
Медленным, прогулочным шагом я пошла домой. В следующем за ДК доме по улице находилась моя любимая городская прокуратура. С некоторым «дежурным» мстительным удовольствием я заметила, что в большинстве кабинетов горит свет. Впрочем, как и всё «дежурное» – то есть обычное, регулярное – такое удовольствие не радовало. Да и кабинет Бориса выходил окнами во двор… Мне даже пришло в голову, что я обхожу дом и проверяю – на работе ли он ещё… Машины на улице не было, но он мог поставить и во дворе… Стою под окном, заглядываю в кабинет… Если там свет есть, конечно. «Не сходи с ума», – сказала