– Она встала поздно ночью, не зажигая света…
– У нас всегда в коридоре горит светильник, – перебила его Анна Александровна. Макс рассеянно кивнул.
– Значит, видела, что шкаф раскрыт. Я же говорил вам: нельзя оставлять раскрытыми двери – и шкафа, и комнат, и ванной, и тумбочек…
– Это мой дом, – тоном боярыни Морозовой заявила Анна Александровна. – Где хочу – там и раскрываю…
– Вас никто не принуждал пускать Машку.
– А кто её пустит? Кто? Одна-одинёшенька, некому плечо подставить, некому приютить, обогреть.
– Она не одна на белом свете, – довольно резко произнёс Максим.
– Ну да, как же, братец-проходимец, ни копейки за душой, – с нервным смешком отозвалась хозяйка похабной жилплощади.
– Где она сейчас? – спросил Макс, глядя в ослеплённое зимней ночью окно.
– Не знаю. Саша за ней поехал. На машине…
Марка и цвет автомобиля названы не были, должно быть потому, что Максиму всё это было давно известно.
Не шнуруя туфель, он выскочил на пустынную и сумрачную лестничную площадку. В ожидании лифта возился с пальто, вспоминая какую-то забытую деталь, как всегда забываешь в общении с неинтересным собеседником. Возвращаясь к двери, за которой притаилась испорченная пирокинезом шуба, он едва не упал, наступив на шнурок. Анна Александровна, казалось, выглядела ещё хуже, постаревшей и измотанной. В душе Макса проснулось что-то похожее на жалость, он даже намеревался выдумать какую-нибудь другую причину (зажигалка на каминной полке, книга на журнальном столике в гостиной, расчёска в прихожей перед зеркалом), но, отбросив всё, что было похожее на жалость, он сказал:
– Вы были совершенно правы… Я имею в виду, – ни копейки за душой. Новой шубы я вам не куплю, старую не починю…
– Ладно, уж…
– Извините, я не закончил, – на секунду прикрыв глаза, Максим восстановил в памяти образ своей младшей сестры, и уже без прежней уверенности завершил:
– Она никогда не делала этого просто так…
…только мусора, быть может побольше, да работающих фонарей поменьше, но это убойное сочетание и подчёркивает критические дни, какие выпадают в отдаленных районах больших городов практически ежедневно.
Макс не пытался припомнить правила поведения в подобных местах, как не стал выкрикивать имя младшей сестры в застывший при двадцатиградусном морозе мир. Хрупкий, различимый на фоне одинокого освещённого окна девичий силуэт, с трудом можно было отличить от стволов голых деревьев, что стояли вокруг. Таксист пристальным взглядом проводил удаление Макса из салона автомобиля, но двигателя не заглушил, дверь только прихлопнул поплотнее, и выключил блатную FM-волну, почувствовал, должно быть, что в середине пустынного двора, местами украшенного скудным снегом творится что-то более значительное, нежели обыкновенный пьяный обывательский дебош.
– Пойдём, – сказал Макс.
Маша не ответила. Она смотрела в одиноко