– Да как тебе сказать, Чуча… – проговорила она,– по-разному.
– Эт-то не стра-аш-шно… – серьёзно заверил её попугайчик.
– Чуча, не приставай к Тасе с разговорами! – женщина тряхнула плечом, и попугайчик с обиженным и абсолютно птичьим клёкотом и прищёлкиванием полетел и уселся на кронштейн для штор.
– Какой умный! – сказала Тася.
– Это он перед тобой выпендривается, понравиться хочет. А так – ничего особенного, – сказала женщина, а попугайчик сверху выдал новую тираду на птичьем языке.
– Забавный…
– Да, Чуча молодец, почти как человек, и всё со стола ест – и картошку, и курочку… когда есть курочка… Огурчики любит солёные, яички, хлебушек. Правда, Чуча?
Бабушка Рина поставила на стол тарелку с горячими блинчиками. Они восхитительно пахли чем-то далёким-далёким, почти забытым… возможно, детством. Чуча слетел на стол и деловито завертелся вокруг тарелки, опасаясь клевать, пока не остыло.
– Ну, спрашивай, что ли… – сказала бабушка и села напротив.
– О чём?
– О чём хочешь. Разве ты ни о чём не хочешь спросить?
– Я… я просто ничего не понимаю, – пожала плечами Тася.
– А нечего тут и понимать. Просто принимай всё, как есть.
– Как вы здесь оказались?
– Где?
– В моей квартире.
– Это и моя квартира тоже…
– Как это?
Тася сразу вспомнила о том, что, бывает, мошенники продают квартиру сразу нескольким покупателям, и потом невозможно решить, чья она… Но ведь эти… параллельные собственники… хотя бы в дверь должны были позвонить, а не материализовываться сразу на кухне со своими блинчиками и ковриками!
– Ты не волнуйся. Это одна и та же квартира, но в разное время. Понимаешь?
– Нет.
– А что, Симона тебе ничего не растолковала?
– Какая Симона?
– Ну… Симона, – бабушка широко открыла глаза и выразительно взмахнула руками. – Ты её не видела?
– Не знаю.
– Значит, не видела… А странно… Она обещала тебя как-то подготовить, что ли…
– К чему?
– Ну, вот в этому…
– К чему – этому?
– Ладно, придётся самой выкручиваться… Как ты считаешь, какой сейчас год?
– Какой год?! С утра был две тысячи двенадцатый.
– Предположим. Но это у тебя. А у меня – девяносто второй. Тысяча девятьсот девяносто второй, если быть точнее. От Рождества Христова.
– И что это значит?
– Это значит, что ты попала в прошлое. Симона говорила, здесь есть такая петля во времени, – радостно сказала бабушка.
– Но почему?
– Я бы лучше спросила – зачем?
– И зачем же?
– Не знаю, – бабушка пожала плечами.
– Неч-чего опр-р-равдываться! Такова прир-рода вещ-щей! – внезапно крикнул с гардины Чуча.
Тася вздрогнула и посмотрела наверх. Попугай