Посреди комнаты на полу лицом к двери сидела, скрестив ноги, Энн. Она была голая по пояс, цветистый платок покрывал ее бедра и ноги. Ее муж Мэтью, полностью одетый, стоял у противоположной стены спиной к нам, лицом к двум расположенным поблизости друг от друга окнам. Ада встала рядом с матерью, повернувшись ко мне.
– Ты пробовала сосать грудь? – спросила Ада напористым, жизнерадостным тоном, какого я никогда до этого не замечала – будто вся сцена была частью какого-то спектакля.
– Аде нравится, – отозвался с противоположной стороны комнаты Мэтью. – Ты тоже должна попробовать.
Я оглядела их всех, не шелохнувшись.
– Нет, спасибо, – ответила я.
– Это же здорово. Я все время это делаю, – сказала Ада все тем же приторным голосом, вспоминать который потом было неприятнее всего: как изменилась моя подружка, стала искусственной, механической, предала меня. Рука Энн лежала у нее на спине.
– Нет, спасибо, – повторила я, – не хочется.
Но я чувствовала, как в воздухе нарастает напряжение, точно перед грозой.
– Покажи ей, – велела Энн, и, к моему удивлению, Ада опустилась, положила голову на колени матери и стала сосать ее грудь.
Мэтью подошел ближе и остановился за спиной у Энн.
– Попробуй. Тебе понравится, – сказал он. – Разочек.
Ада перестала сосать и села на колени рядом с матерью.
– Обожаю, – сказала она. – Так здорово.
Тогда я поняла, что меня не выпустят, пока я не попробую грудь Энн. Хотя бы недолго. Это был унизительный момент, и я рада была, что меня никто не видит.
– Хорошо, – сказала я и скрючилась, положив голову Энн на колени, как до этого Ада.
Никакого молока не было; кожа была влажной, немного холоднее моего рта, безвкусной. И несоленой. Я не знала, когда уже можно перестать. Закончи я слишком быстро, возможно, меня заставили бы начать заново. Я закрыла глаза. Тысяча один, тысяча два, тысяча три, тысяча четыре, пять…
– Спасибо. Было здорово, – сказала я, поднимаясь.
– Эллены заставили меня сосать грудь Энн, – рассказала я маме несколько недель спустя. Долго не могла решиться. С тех пор мы уже бывали у них однажды, и я боялась, что если и дальше буду тянуть с признанием, в конце концов снова окажусь с ними наедине. Мы только что сели в машину и отъезжали от дома, направляясь куда-то.
– Сосать грудь?! – она застыла.
– Мне пришлось.
– Тебя заставили сосать грудь?!
– Они не давали мне уйти.
Я надеялась, что ей не будет стыдно за то, что я уступила.
– Что? – завопила она, заглушила мотор и побежала обратно в дом. Я вылезла из машины и встала, ожидая, возле куста. Следующие несколько дней я время от времени слышала, как она разговаривает с кем-то по телефону. Часто со слезами. Позже, через несколько лет, она рассказала, что звонила отцу, но он не воспринял ситуацию всерьез и посоветовал не сообщать в полицию. Мама звонила и другим людям. Ее реакция и телефонные звонки означали – так я решила, –