– Да? – иронично хмыкнул Никодим. – Тогда слушай. Когда я жил на юге Индии, частенько наблюдал мартышек в разрушенном храме. Они прыгали и бесновались на священных статуях, как выродившиеся потомки тех, кто утратил свою религию – и вместе с ней возможность быть человеком.
Артур перевел вопросительный взгляд на Митяя, передавая ему чубук, – но тот в ответ лишь невозмутимо пожал плечами.
– Как это похоже на современное общество, подумал я, – продолжал Никодим. – Повсюду обломки былого величия, по которым скачут выб..дки постмодерна, ухая и засирая всё, что еще не успело развалиться. Как ты думаешь, есть ли для обезьян Бог? – вопросил он, так же пристально глядя в глаза.
– Скорее всего, да, – ответил после некоторого размышления Артур. – В некотором эмоциональном смысле. При этом, полагаю, они совершенно точно не задаются вопросами по поводу определений.
– Умничать ты силен, вижу, – отодвинувшись, протянул Никодим. – Ну и как, по-твоему, можно определить Бога?
– Очень по-разному, – спокойно ответил Артур. – В индуизме, например, почти так же, как и в греческом пантеоне, бог – это принцип.
– Принцип? – переспросил помалкивающий до этого Митяй.
– Да. Принцип. Например, Афродита – принцип красоты, Марс – принцип войны, Лакшми – принцип изобилия, и так далее.
– Ну а в христианстве? – продолжал вопросительную линию Митяй.
– В христианстве и вообще в монотеистических религиях ставится вопрос о принципе принципов – а потом и о всей восходящей иерархии принципов принципов принципов. Которая в итоге и приводит к представлению о монотеистическом Боге Библии: начав свою карьеру как один из локальных принципов, он не только довольно быстро достиг вершины иерархии, но и уверенно пересек трансцендентную черту, отделяющую катафатическое от апофатического – и с этого момента даже принципом быть перестал, заняв позицию абсолютной недосягаемости для любых определений.
Если до этого человек мог хотя бы отчасти воплощать собой – своим телом, жизнью, своими поступками и мыслями – некоторый принцип, скажем, красоту, доброту, стойкость, бесстрашие, то после утверждения монотеизма при всем желании сделать этого он уже был не способен. Абстрактный, запредельный над-принцип всех принципов по определению невоплотим – даже частично – в человеческой форме. Таким образом, монотеистический Бог – неопределимый и неописуемый – с точки зрения своей феноменальной данности человеку представляет собой чистый фантазм по Лакану.
– Слышь, ты это… не умничай тут. Бог – это вообще единственное, что есть. Это ты – по сравнению с ним… фантазм. И не существуешь, – жестко огрызнулся Никодим.
– Как угодно, – улыбнулся Артур. – Можно сказать, что и не существую. Только вот существует ли то, что ты в своем