На остановке пусто. Ветер гонит через дорогу молочную поземку. Озябнув, они забились под железную крышу. Стало тихо и темно. А ты где живешь? – Стояли рядом, едва не касаясь куртками. Тут, недалеко от центра, в однушке холостякую. Квартира от бабушки досталась. – Один совсем? Он почуял, как она смотрит на него с лаской, и не ответил. А меня Витька бросил, еще когда с животом ходила. – Усмехнулась она. Он подумал, какая она добрая и что с ней хорошо. Как она близко, совсем, совсем рядом. Она и никого больше. И ты после не вышла ни за кого? – Он трудно выговаривал слова. Кому я тут нужна, в бараке, с ребенком? – У нее в голосе оборвалось что-то, и она двинулась к нему. А ты хороший, хороший такой и сильный. – Шептала она. И ты, ты, то ли думал, то ли говорил он. Хороший, настоящий. Он чуть склонился к ней, она ткнулась в его губы, распахнула куртку. Он почуял ее жар, ее дух, как она близко. Она привлекла его к себе, поцеловала мягко, длинно. Он запустил руку ей под свитер.
Рядом закряхтел двигатель, затрещала коробка передач. Они отпрянули.
В квадратном автобусе гудели бабки, ныла в динамике певица. Андрей прошел к окну. Катерина села рядом. Автобус заскрежетал и тронулся. Внутри мёрзло, сильно трясет на ухабах. Мимо дрожали за стеклом белые поля и серые полосы посадок. Редко петлял утренний след зайца или лисицы.
Что теперь? Андрей глядел в окно и боялся повернуться к Катерине. Как оставить ее? И нельзя же не оставить. Что же нужно делать, чтобы не обидеть? Взять телефон, дать свой? Назначить встречу? Она хорошая, честная. Но это же не то, всё не то. Это же от слабости, от жалости. К ней, к себе. Она была так близко, он совсем один, совсем один. Вспомни это страшное одиночество, каждый вечер, пустая комната, нет голоса души рядом, движения тела, нет красоты. Теперь Катерина сидит рядом и он не чувствует ничего. И думает только, как так сделать, чтобы не обидеть.
Въехали в город. Замелькали