С продуктами туговато, но у нас всего хватало. Я как военный получал паек, и к тому же мои товарищи: Штейн, Куперштейн и Минин, которые жили в казарме, некоторые продукты из своих пайков отдавали нам. В частности, рыбу кету им негде было готовить. За это они почти каждый выходной приходили к нам. Вера к их приходу готовила обильный обед. Рыбу кету мы получали в свежем виде и больших размеров. В ней было много икры. Она очень вкусна в поджаренном виде. По случаю сбора за столом в таком количестве и при обильном обеде мы иногда позволяли себе и выпить. Водку, правда, достать трудно. Её продавали в специальных магазинах «Центроспирт» и только один раз в неделю. Надо долго стоять в очереди.
По сравнению с окружающими мы жили неплохо, а между собой в любви. Её скрепляла наша общая любовь к Люсе.
На работе и у меня, и у Веры всё было хорошо. За отличную работу Вера неоднократно получала премии, а мне ко дню Красной Армии подарили маленький чемоданчик с бритвенным прибором.
Вступление в партию. Я, как всегда, был активным. Иногда выступал в красных уголках перед гражданским населением с докладом о международном положении. Мне уже исполнилось около 30 лет: можно сказать, предельный возраст для комсомольца. И я подал заявление о вступлении в партию. Для уточнения моих автобиографических данных парторганизация послала запрос по месту моего рождения, то есть в Павшинский сельсовет. И вот гадина-председатель сельсовета Курделев прислал на меня клеветническое письмо. Что я якобы сын кулака, что жена у меня дочь священнослужителя. Это расходилось с написанной мной автобиографией. Рассмотрение моего заявления о приёме в партию немного затянулось, но о причине мне не говорили. И лишь через некоторое время после приёма технический секретарь доверительно рассказала мне, что после получения клеветы от Курделева секретарь партячейки усомнился в правоте этого письма.
Тогда очень много было вредных пресмыкателей и клеветников. По их наветам очень многих невинных людей осудили.
Технического секретаря послали – правда, в основном по другим делам – в командировку в Москву и попутно поручили ей заехать в Павшино и узнать как можно больше обо мне. Она говорила не только с Курделевым. Поговорила и с моими родителями, и с избачом, и с секретарем комсомольской организации и убедилась, что письмо действительно клеветническое и что я честный, активный, преданный советской власти комсомолец, что жена, дочь крестьянина, была очень добросовестным работником в ЦУМе. Когда меня принимали в партию, мне никто ничего не сообщил об этом. Меня представили собранию как активного комсомольца и единогласно без всяких оговорок приняли в партию.
Какая же гадина этот Курдель!
После этой записи я случайно обнаружил записную книжку Веры,