– Мне все равно, чем ты болеешь. Я этим болеть не хочу.
– Неужели так боитесь умереть? – Она приподняла брови и оглядела полупустой кабинет. – Вам есть за что держаться? Тут тухло.
– Найдется.
– Ну хорошо… – Вэрди зевнула с видом королевы, подписавшей помилование. – Я вас пощажу. Дадите кошелек? Все равно вам ведь не найти хозяина…
– Забирай, – устало отозвался он и через стол толкнул украденную вещь ей навстречу.
Девчонка снова протянула руку, склонила голову, волосы упали на лоб. Все-таки красивая… очень красивая, выросла бы в настоящую фройляйн, если бы выросла. Но не вырастет; пара лет – и где-нибудь сдохнет, «крысята» часто подыхают от болезней или голода. А может, умрет просто так, ведь неизвестно, сколько отпущено этим странным нестареющим детям… Детям ли? Кто они теперь? Тронутые католики вовсе говорят: бесы.
Ланн спохватился, от подобных размышлений пасло жалостью, а ее он старался себе не позволять. Слишком сложно на его должности жалеть и ненавидеть одновременно. Лучше выбрать что-то одно, давно пора, когда наконец получится?
– Спасибо, – раздался вдруг тихий голос Вэрди. – Хоть стаю прокормлю. Мы будем хорошими. У нас еды нет… уже неделю. Ничего почти нет.
Быстро же сменила пластинку. Только что ерничала и дерзила, теперь говорит по-человечески, корчит из себя загнанную мать голодного семейства. Дурачится или правда оправдывается?..
– В ближайшие дни нас не увидите, – щедро пообещала Вэрди.
Рихард, не отвечая, тяжело глядел на нее и молился, чтобы ушла поскорее. Но она медлила. Взяла кошелек, постучала по столу короткими ноготками с облупленным лаком. Тихо, с горечью рассмеялась.
– Мне иногда жаль вас – взрослых.
Ей двадцать восемь. Или все-таки четырнадцать? Как считаются их годы, уже никогда не понять. Ланн мысленно взвыл, а вслух холодно ответил:
– Мне вас тоже. Пошла вон. Немедленно.
Вэрди некоторое время, казалось, сомневалась, но наконец поднесла ладонь к губам и подула на нее.
– Пока, комиссар.
Она вышла за дверь, но Ланн почему-то не сомневался: скоро они вновь увидятся.
Маленькая разбойница
[Восточная железнодорожная колея]
Я шла обратно. Наш заброшенный поезд стоял рядом с лесополосой. С одной стороны путей было старое военное кладбище, с другой – озеро, поросшее по берегам соснами и елями. Взрослые давно оставили эти места. О временах, когда к озеру приезжали отдыхать семьями, напоминали проржавевшие остовы летних кафе, откуда мы растащили все, что годилось для жилья, и гнилые причалы, уходившие прямо в грязную илистую глубину.
Некоторые вагоны нашего «дома» были сильно покорежены и без стекол, но некоторые вполне подходили, чтобы в них ночевать. Здесь временами даже бывало уютно, а засыпая, можно было представлять, что ты куда-то едешь. Как в старые времена, когда родители возили путешествовать. К ласковому морю, через горный перевал Бреннер, шпили которого