Вид своего лица с темными кругами вокруг глаз и воспоминание о жуткой ночи так воздействовали, что он не отважился даже ругнуться вслух и пробурчал еле слышным шепотком, почти не нарушая тишины пустого дома:
− Ишь ты, зараза… узелок-то как затянуло…
За окном шумливо прогрохотала телега. Донеслась бойкая болтовня мужиков.
«На ярманку катют, верещаги, напогляд. Нынче все тудась прут»,− мелькнуло в голове. Гнетущее предчувствие беды нехотя приотпустило сердце. Он громко выдохнул воздух, застоявшийся в груди, и еще разок огляделся ревнивым хозяйским оком. Потом прошелся взад-вперед… Тишина стояла такая, что звук собственных шагов набегал на него, отскакивая от темных плинтусов коридора.
Внезапно входная дверь содрогнулась. Кто-то крепко дернул ее на себя. «Нет, то не барин, да и рано ему будет»,− у Палыча кровь застыла в жилах. Кованое кольцо крутнулось в сторону, по-волчьи лязгнула щеколда. По хребту старика пополз озноб: по крыльцу ходили. Ясно слышался поскрип сапог и прерывистое, свистящее дыхание. Сердце забилось у горла, он потрохами почуял: за дверью − смерть.
Бегающий взгляд остановился на топоре, который он оставил в сенях. В эту минуту Палыч благодарил Господа, что так вышло. Он знал: другого оружия в доме нет, матросы все подчистую свезли на фрегат.
Стараясь не дышать, на цыпочках проделал три шага. Узловатые пальцы сомкнулись на засаленном до блеска топорище. Старик бесшумно остановился у высокой лиственничной двери и свободной рукой тихо-тихо принялся задвигать тяжелый деревянный запор. Как назло, тот отсырел, и ему пришлось навалиться всей грудью. Лицо налилось свинцом, на загорелых предплечьях узкими ремнями вздулись мышцы. Палыч весь изматерился в душе, прежде чем разбухший конец запора поддался усилиям и вогнался в скобу.
Он стоял у двери с топором и ждал. Пот струился по жилистой шее. На крыльце стихло, но старик чуял «его» присутствие, как чует собака присутствие зверя.
И вдруг он уметил, как в щель между косяком и дверью хищно просунулся широкий нож. Палыч завороженно таращился на ползущее вверх лезвие. Раздалось глухое звяканье − слетела щеколда, потом опять повернулось кольцо, но дверь надежно удерживал засов.
«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного… Вот, ить, безгодушка злая припала…» − он отпрянул от двери. Стараясь двигаться как можно мягче, ступая по ковровым дорожкам, денщик пробрался в горницу. С трепетом и надеждой он бросил взгляд на сосед-ский пятистенный дом. Из открытого окна сыпался беззаботный женский смех, перезвон гитары и нестройное пение мужских голосов. Там гуляли… Там были спасение и защита. «Лишь бы на улицу выскочить, а там кликнуть мужиков, и делу шабаш! Возьмем