− Я возьму его!
− Только не расплескай мозги, сынок! Эта тварь мне нужна живой.
* * *
Коллинз насторожился − внутри дома послышался шорох. Рука выхватила клинок из вороненых ножен, мерцающий свет вспыхнул на бритвенных гранях.
Пнув дверь, он ворвался в полутемную горницу. По-греб был по-прежнему заперт и молчал, а в печи сухо по-трескивали догорающие угли. Гелль снял треуголку, утерся ею. По всей видимости, шум произвела мышь или крыса, швыркнувшая в родную щель. Он хохотнул. Ему отчего-то стало весело. Капитан хохотнул еще, и ему почудилось, что вместе с ним тишком хохотнули и забитый в погреб Гаркуша, и седла, и волчьи шкуры, ощерившие пересохшие пасти, хохотнула и темь за разбитым окном со злобной враждебностью.
Он расстегнул ворот − такое с ним было впервые. Грязно выругавшись, старик привычно бросил клинок в ножны, будто отбрасывая наваждение, и поскреб впалую щеку. Затем посмотрел на тщедушную лучину, грозившую вот-вот закуриться голубым туманом. Прихватив с уступка печи другую, он собрался было уже запалить ее, как каблук подвернулся на чем-то округлом и твердом. Костеря дьявола, Коллинз на карачках на ощупь отыскал причину. Глаза его сузились, как давеча в разборе с Гаркушей.
На ладони лежал изжеванный лист бумаги, весь в пятнах не то от кофе, не то от вина, в который была закутана морская скатная галька. Он быстро зажег новую лучину, зашелестел исписанной бумагой, разглаживая ее на колене.
Послание было кратким, как выстрел:
«Старое дерьмо!
Ты − убийца. Цена твоей жизни − пакет. Если через сутки его не будет в указанном месте, ты закачаешься на городской площади. Не вздумай вести двойную игру, Гелль! Помни: петля ждет тебя по обе стороны океана…»
* * *
Ниже указывалось место и время, куда следовало снести секретные бумаги.
Лицо Коллинза схватилось землистостью, вокруг глаз залегли теневые круги, словно там притаилась ночь и противилась уходить. Старый пират с усилием облизал давно сожженные ромом до кровистого цвета губы.
За ручьем послышались выкрики Жюльбера и следом истошный ор. Гулкое эхо аукнуло в чаще. Крик метнулся в сторону, затем в другую… Но, не вызрев покоища, забился о мшистые стволы и со звериными всхрипами стих, как если б захлебнулся молчаливой водой.
Капитан онемел. Под правым сапогом простонала оторванная половица. Предсмертный вопль бретонца еще дол-го грыз ухо, хотя вокруг уже царило безмолвие, нарушаемое лишь треском крыльев неведомой ночной птицы.
− Дьявол! − горбатый нос Коллинза был усеян бисером пота.
Тьма чужого берега показала когти. Не отрывая взгляда от окна, старик вытащил из-за пояса оба мобежских пистолета. Бледный, точно порожняя бутыль, он чуял сединами: кто-то сильный схватил его глотку акульей хваткой, и хватка сих челюстей была мертвой.
* * *
В аспидном провале распахнутого погреба влажно блестели белки каторжника.
− Вылезай!
Гаркуша безропотно подчинился приказу и с воровской