Он уже почти ничего не видел и едва слышал, но все еще носил армейскую фуражку, которую ему выдали во время войны на фронтах Первой мировой. Каждую ночь он вышагивал взад-вперед у ворот дома Дину, предостерегая всех чужаков своим громогласным «Хабардар, хабардар!», словно все еще был на поле боя. Говорили, что где-то внутри него до сих пор сидит пуля. Дедушка, просыпаясь по ночам от боевых выкриков сторожа, говорил, что его нужно отправить либо обратно в Ипр, либо в приют для умалишенных, но отец Дину полагал, что отставные солдаты заслужили наше уважение, в здравом уме они находились или нет. Моя мать тоже так считала. Она помахала из глубины тонги и крикнула в ответ:
– Скажу! Обязательно скажу, Кхарак Сингх! А они напишут королю Англии!
Подумала ли моя мать спросить отцовского разрешения, прежде чем отправиться в поездку со своими новыми друзьями? Не знаю. Должна же у нее была мелькнуть мысль, что вести себя подобным образом – это все равно что тыкать палкой в клубок сплетен и домыслов. Интересно, по какой причине она так поступила? Мать отправилась навстречу приключениям после ухода отца на работу и вернулась домой до его прихода.
Тем вечером она была на редкость сдержанна, на кухне помешивала что-то то в одной сковороде, то в другой, за ужином вела легкую, занимательную беседу. У отца тоже наготове оказалась любопытная история о студенте из касты брахманов, который, чтобы не засыпать во время ночных занятий, взял за привычку подвязывать свои собранные на затылке в хвост волосы к крюку в потолке, вроде как по обычаю бенгальского ученого Видьясагара.
Все было прекрасно ровно до тех пор, пока к разговору не присоединился я.
– Мам, в следующий раз, когда поедешь на тонге с мистером Шписом, возьми меня с собой.
Стало тихо.
Я знал эту тишину. До ужаса ее боялся. Опустил голову. Внимательно осмотрел свои ноги. Поболтал ими. От зависшего в воздухе молочно-ванильного запаха хлебного пудинга, который мы только что съели, меня начало подташнивать. Хотелось, чтобы забили часы, пролаяла собака, упала ветка – хоть какого-нибудь звука.
Дада взъерошил мне волосы и взял за руку:
– Пойдем, Мышкин, посмотрим, не вернулась ли сова к нам на крышу.
Вот какой всегда была моя мать. Шальной. Такие люди читают прогноз погоды, когда их лодка уже на многие мили удалилась от берега. Другой мне ее было бы невозможно представить. Когда я стал постарше – понял, как сильно она отличалась от других женщин – жен родственников, матерей моих друзей. Матери Дину никогда бы в голову не пришло уехать из дома на тонге с двумя незнакомцами и отправиться в известный публичными домами квартал старого города на поиски преподавателя традиционного танца, который работал с дамами легкого поведения. Мать Дину все знали как «мать Дину» и никак иначе; ее настоящего имени уже никто не помнил. Она