«Не будьте слепы, откройте глаза, оглянитесь вокруг!» – призывал Блез Паскаль. «…Перед вами множество людей в оковах, и все они приговорены к смерти, и каждый день кого-нибудь убивают на глазах у остальных, и те понимают, что им уготована такая же участь, и глядят друг на друга, полные скорби и безнадежности, и ждут своей очереди. Вот картина человеческого существования», – с горечью заключал философ.
Уходя от поиска ответа на вопрос о конечном смысле своего существования, человек пытается жить только ради самого процесса жизни, в котором цели, влечения и проблемы бесконечно сменяют друг друга. Но жизнь в этом случае, как справедливо отмечено, – это не что иное, как всего лишь передаваемая половым путем прогрессирующая болезнь с летальным исходом.
(В переводе с латыни слово vita означает «жизнь», а образованное от него vitium – «болезнь», «недолеченность».)
Без обретения подлинного смысла жизни человек не живет – он именно «болеет жизнью», и если у него хватает мужества и честности (хотя бы перед самим собой), он должен признать, что каждый бессмысленно прожитый день, растраченный на пустяки, – это не нечто самоценное, а только очередной шаг к небытию.
Но даже не в само́м неизбежном фатальном исходе заключается подлинный трагизм бессмысленной жизни-болезни-недолеченности.
Если бы человеку дано было жить с улыбкой и умереть в здравом уме – это было бы хоть в какой-то мере приемлемо.
Однако почти всегда трагическому финалу предшествуют печальные картины старческой физической немощи, психической и умственной деградации, что с очевидной достоверностью показано Ги де Мопассаном в рассказе «Семейка»:
«…Дверь в гостиную была отворена. Я направился туда и заметил нечто трепыхающееся в кресле – это был старый парализованный человек.
Подошла г-жа Радвен:
– Мой дедушка, сударь. Ему восемьдесят семь лет.
Затем она крикнула дрожащему старику в самое ухо:
– Это товарищ Симона, дедушка!
Предок сделал усилие, чтобы поздороваться со мной, и закудахтал:
„Уа, уа, уа“, помахав рукой. Я ответил:
– Вы очень любезны, сударь! – и в изнеможении опустился на стул…
Прозвенел звонок: звали к обеду. Я спустился в столовую.
Симон потирал руки.
– Теперь ты позабавишься, – сказал он мне. И все дети, поняв, что меня хотят угостить зрелищем дедушки-лакомки, дружно рассмеялись…
Обед начался.
– Смотри, – зашептал Симон.
Дедушка не любил супа и отказывался