О нашем “треугольнике” узнали все довольно скоро и в училище, и в театре. Генслер страдала. Я была словно под неослабевающим наркозом. Скандал вокруг этой истории, длившейся целый год, разгорался. Потом мы объяснялись с Генслер, захлебываясь слезами, пытаясь сформулировать, как могло произойти это тотальное помутнение, но это было “потом”… От меня отвернулись те, которые еще недавно восхищались и симпатизировали, от меня шарахались те, которые были друзьями и покровителями. Это было гибелью ленинградского этапа моей жизни, это был финал моих мечтаний и надежд. Это был конец.
Я уехала.
В Москву.
ГИТИС
В ГИТИС я поступила от безысходности. После травмы и отъезда из Питера жизнь моя остановилась. Было ощущение тупика, и год, проведенный в Москве до поступления в институт, был тяжелым эмоционально и бессмыслен по существованию – перспектива не вырисовывалась, опустошение и тревога грозили перерасти в депрессию.
Мысль о поступлении в ГИТИС была не случайной: я всегда интересовалась драматическим театром, и это отчасти лежало в рамках той профессии, которую я получила в Вагановском училище.
ГИТИС мне не понравился сразу, еще на вступительных экзаменах я почувствовала во всей атмосфере этого института некоторую долю профанации. Если в балетном искусстве “белое” – это чаще всего действительно “белое”, а “черное”, скорее всего, и будет “черным”, то тут, в атмосфере драматического театра, все критерии были абсолютно размыты, не было явных координат, мне, пришедшей из области искусства, похожей на высшую математику, всё здесь казалось подозрительным.
Поступила я на курс Иосифа Михайловича Туманова, величественного вида режиссера грандиозных парадов, правительственных торжеств, драматических и музыкальных театров, человека яркого и монументального. Он сразу ко мне отнесся с отеческой нежностью, тем самым привязав меня к себе и сделав послушной, прилежной ученицей. Обучение не оставило в памяти неизгладимых впечатлений – за спиной была история учебы и общения с выдающимися людьми в Вагановском, и на их фоне основная часть педагогов института значительно проигрывала. Приученная к жесткой дисциплине, занималась я ответственно, вызывая кривые, иронические ухмылки у однокурсников. Уже на третьем курсе стала помогать педагогу в занятиях по танцу, ставить для показов танцевальные этюды. Мне это нравилось больше, чем нахождение в драматической среде отрывков и спектаклей, которые мы делали. Моя тропинка опять сворачивала в сторону