– Так ведь государево отсутствие по нынешним временам только в столице и заметно, – ответил Гасталла Доралу, не обратив внимания на гласника. – В городах-то что, в городах наместники есть – и чем заняты в городах наместники? Своими бедами и напастями, а вовсе не государевыми порожними указаниями. А беды и напасти нынче такие, что дай Божиня до утра дожить, если же от государя нет ни указов, ни вестей, ни сборщиков подати – так наместники будут последними, кто бросится искать причину такого молчания. Словом, как ваш государь прибыл в наши края – так и пошли гулять по Меравии истории! Одна жутче другой пошли истории гулять, и все – про мертвяг, что доедают Арканат вместе с государевой ночной вазой. Доедают они город, значит. Ну, я услышал про это и…
– …и рванул сюда, – закончил за некроманта Дорал. – Почему?
– Ты сколько времени работаешь гласным магом? – Гасталла выпрямился на стуле и, вместо того чтоб ответить Доралу, обернулся к Аясу. Дорал сердито прищурился. – Года два?
– Три, – насупился гласник.
– Не слышал от старших такой истории, чтобы в прежние времена они обнаружили в городе мертвягу? И при тебе такого не было?
Аяс замотал головой.
– Знаешь на северном берегу, у рынка, дом с башенками? Да? Оттуда люди не уехали? Нет? Кто там живет?
– Астроном.
– Так и думал. – Гасталла навалился локтями на стол и задумчиво оглядел оставшуюся в тарелке снедь. – Думал именно так.
Некоторое время некромант сидел, навалившись на стол, глядел на огонек в плошке, почти не моргая. Казалось, что складки у рта и на лбу углубляются, да плечи сгибаются, словно на них что-то давит.
В конце концов он выпрямился, посмотрел сердито на Аяса, потом – на Дорала.
– Болваны ваши гласники, вот что. Разве можно в столицу ставить гласниками болванов? Кто ж думал, что они за четыре года мышей не словят, а? – махнул рукой. – Ну да и свою вину не умаляю – а ведь, как ни крути, я виноват. Как ни крути, а я первый во всем этом виноват, магистр!
Продолжили беседу на улице, по дороге: Гасталла заявил, что больше ни вздоха не может оставаться в лекарне, пропитанной вонью. Уверял, что именно от этой вони горожане все как один подурели. Конечно, подурели – иначе с чего бы им ясным днем «сидеть гузнами на своих вшивых матрасах вместо того, чтобы выйти на улицу под осеннее солнышко»?
Аяс объяснял, что люди боятся. Боятся мертвягу или одичалого волка, который мог пробраться в город и теперь прячется за ближайшей мусорной кучей. Остерегаются брошенных шавок, которые