Для образа цыган, который формируется у европейских народов, не имеет решающего значения тот факт, кем «выдуманы» эти увлекательные истории о покаяниях и паломничествах: самими цыганами или же летописцами и их информантами.
Решающим является тот факт, что они именно так, а не иначе восприняты, занесены в архив человеческих знаний и признаны достойными упоминания.
Но кого же вообще могли ожидать наблюдатели того времени, глядя из башен на городских стенах? К кому из разнообразных подвижных групп людей, объединений и сообществ можно отнести слова: «чужие, доселе никогда не виданные странствующие толпы людей»[19], написанные любекским летописцем Германом Корнерусом (ок. 1365–1438) в одном из самых ранних источников про цыган? Пастухи да охотники, кочевавшие по земле, исчезли из ключевых регионов Европы уже давно, много столетий назад. Неожиданное появление людей, гонимых войной, завоеваниями или природными катастрофами, приходится причислить к редчайшим событиям. Вероятнее, по крайней мере, в сознании местных жителей, была со времен набегов монголов и татар, а также войн с туркамим угроза со стороны вражеских войск, их разведывательных отрядов и их авангарда. А вот купцов, торговцев и путешественников, наоборот, ждали как регулярных посетителей и желанных гостей, особенно если они приходили из дальних краев. Их приход сулил развлечение, интересные новости, возможность приобрести редкостные вещи. Нечто подобное относилось и к толпам паломников, которым предоставляли кров, пищу и защиту по уже укоренившимся правилам. По этой причине среди них было принято сопровождать свое появление охранными грамотами и рекомендательными письмами. Эта практика, очевидно, играла важную роль при встраивании данной категории людей в сообщество. В пору появления цыган граница между разнообразными группами паломников и все возрастающим слоем странников и нищих была зыбкой, так что и цыгане могли рассматриваться как потенциальные члены общества.
Летописцы и, чуть позже, историографы и ученые раннего периода Нового времени используют всю палитру классификационных возможностей, как вероятных, так и абсурдных. Порой они действуют, используя метонимический принцип и распространяяя некое частное наблюдение или признак на все в целом, или же сооружают из подручных средств настоящего оборотня. Так, «Швейцарская хроника» Штумпфа объединяет признаки изгоев и паломников в единую картину семилетнего покаяния