– Мне тогда подумалось, что в комнате у больного очень спокойно, – произнёс отец. – Там были широкие окна. Они смотрели в сад. Щебетали птицы, звуки города в комнату не доходили, а у василевса в изголовье кровати стояла клетка с ещё одной птицей. Как называлась та птица, я не знаю. У неё были очень яркие разноцветные перья и большой клюв, загнутый книзу. Она верещала без конца. Думаю, если б султан тогда велел палить из пушек, она своим резким криком заглушила бы даже этот грохот. Может, потому её и поставили возле кровати? В той комнате легко получалось забыть, что идёт война. Напоминал о войне только вид самого василевса. Старик ведь заболел из-за войны. Наверное, ему очень тяжко приходилось, потому что как бы его ни ограждали от волнений, он сам себе своей болезнью то и дело напоминал, что город осаждён. Сын василевса подошёл к кровати и помог отцу повернуть голову так, чтоб тот меня увидел. Я поклонился в пояс, а сын василевса что-то долго говорил. Вдруг больной государь улыбнулся левой половиной рта, и из глаз потекли слёзы. А мне стало совестно. Я ведь поначалу обманывал этих несчастных людей – под видом посланца проник в город. Пусть я солгал им в малости, но солгал же! И не находил себе извинений даже в том, что принёс радостную весть. Только что я уверял, дескать, султан готовится уйти от стен города. Уверяя, я и сам был уверен, но вдруг засомневался. Что, если турецкий правитель из-за моего поступка разгневается, решит задержаться и предпримет ещё один штурм напоследок? «Это ведь возможно, – думал я. – Недавно был упорный штурм ворот Святого Романа, и греки отбились из последних сил. Вдруг из-за меня и моей лжи город падёт?» К счастью, Господь сделал так, что ободряющие вести, которые я принёс грекам, подтвердились.
– А старый василевс выздоровел? – спросил малолетний Мирча.
– Как я слышал, да, – ответил рассказчик. – Он кое-как оправился после удара и прожил ещё несколько лет26. Я этого не видел, потому что никогда больше не доводилось мне посещать Константинополис. Я провёл там недели две, присутствовал в Святой Софии на торжественной службе в честь праздника Рождества Пречистой Девы27, а затем греки посадили меня и моих спутников на торговый корабль, который следовал вдоль морского побережья к устью Дуная. К концу сентября я был почти дома.
– А мама что сказала, когда ты приехал? А мама что? – опять спросил бойкий Мирча, а за ним и Влад.
– Она ничего не сказала. Глаза раскрыла, а рот раскрыть не могла, – засмеялся отец.
– А почему не могла? – удивились дети.
– Не знаю, почему, – ответил родитель, но по веселью в голосе было понятно – на самом