«А ведь и моя мать жила с чувством вины и грустью», – вдруг подумал Алексей. А если вдуматься, то и он живёт с таким же чувством – виноват перед женой и грустит по дочке.
Вот и сейчас что-то шевельнулось в душе – любовь к дочке… Он охраняет это, как детство своей души, особенно когда они встречаются. И как не хватает дочки сейчас, в момент его игры! Хотя он понимает, что игра в «секрет» ей может показаться примитивной и смешной, но в его жизни эта игра сыграла решающую роль. Он часто вспоминает свои детские «секреты» и всякий раз поражается сходству этой игры с работой над картиной. Например, образы и сюжеты картин отбирает, как «фантики», – в окружающих людях, предметах, – и всё это складывается в его голове в какую-то мозаику, которую он переносит на холст. А в процессе работы над картиной его сознание отбирает что-то очень важное, яркое, и под синим стеклом его мыслей всё становится как бы на месте, чтобы можно было назвать этот «секрет» законченной картиной. А ещё через эту игру он понял, что прошлое знает не больше, чем будущее. Что он знает сегодня о своём будущем? Да ничего. А сейчас, оглядываясь назад, ясно видит, что всё далёкое и детское перенеслось во взрослую его жизнь и внутренне совершенно не изменилось. Более того, тогда он был совершеннее и способнее к творчеству: он прямо из карманов доставал любой цвет и творил с ним всё что угодно! Удивительно, но из этой импровизации почти всегда получалось чудо, которое восхищало до глубины души.
Правда, и сердечные раны в детстве также были глубоки.
Однажды на месте «секрета» он обнаружил полный разгром: всё было вывернуто и затоптано, а любимое синее стекло, которым прикрывался «секрет», было разбито на мелкие кусочки. От безысходности и горя он заливался слезами и, собирая осколки, сильно порезал палец. И уже на следующий день его палец загноился и распух. Мать срочно отвела его к врачу.
– Ну ты даёшь! Так и без пальца можно было остаться, – с укором заметил доктор.
Затем мать долго лечила его палец. И, когда повязка не получалась или упрямо сползала, мать говорила:
– Чёртов твой палец…
Таким образом, она ещё в детстве заглянула в его будущее. А может, нечаянно и направила в сторону живописи? Поскольку, когда он стал художником, его стиль не раз называли чертовщиной. Прежде всего людей раздражала чрезмерная синева в его картинах: многие зрители находили в них какую-то мрачность и подавленность.
Порой ему и самому казалось, что на его полотнах уж очень сильно пробивается густая синева. Но он ничего не мог поделать с этим. Точно кто-то подмешивает ему краски – и, какие бы краски он ни брал на кисть, на холсте проявлялась синева. И тогда он в тысячный раз вспоминал синее стекло, которым прикрывал свои детские «секреты».
Видимо, что-то очень важное случилось в тот день, когда он увидел стекло разбитым – как будто целый мир лежал разбитым перед ним. Переживания