Нынешний тренер сборной России вспоминал, что решение завершить свой куда более значимый футбольный путь пришло к нему спонтанно.
– В одну секунду тренером стать я не захотел. А вот чувство, что пора закончить играть, именно так и пришло. Осенью 2002-го в «Лужниках» проиграли «Торпедо». По ходу матча вдруг понял, что это моя последняя игра. И все, больше не играл! С работой же тренером что-то созревало внутри. У человека, в конце концов, какие-то потребности появляются. Одному одно надо, другому другое. У меня проснулась необходимость заняться тренерской деятельностью.
Если Черчесов, сделав первые шаги в новом качестве с полулюбительским «Куфштайном», продолжил позиционировать себя как практик, которому непременно, как и положено вратарю, нужно чувствовать то, что вверено, чуть ли не руками, то Рангник хотел создавать вокруг себя империю. Он попросил дать ему психолога по работе с игроками, еще когда работал в «Шальке», но получил ответ: «У нас такой должности не было и не будет». Когда Рангник взялся за «Хоффенхайм», у деревенского клуба в офисе был всего один телевизор. Но психолога предоставили сразу же: такова была стратегия Дитера Хоппа – поддержать развитие футбола как многоотраслевой индустрии.
– Нельзя сказать, что у Черчесова был какой-то суперсовременный тренировочный процесс. Изысков нет, все достаточно просто и понятно. У него неплохие помощники, особенно мне нравился тренер по вратарям – Стауче. Без преувеличений, он работает блестяще! Уже столько лет, кстати, у Черчесова один и тот же штаб. Это правильно, так и должно быть, – вспоминает о работе Черчесова в «Жемчужине» ее экс-вице-президент Борис Рапопорт.
Тому, что Черчесов всегда склонялся к стремительным действиям вместо длительно подготавливаемых словами мер воздействия, я получил неожиданное доказательство на сборе перед чемпионатом мира в Австрии. К Станиславу