Циала получила письмо от мамы и от Дениса одновременно. Узнала о потерях села, крепко погоревала, она хорошо знала обоих погибших. Пришедшая вечером из города Таня застала ее опухшую от слез, какую-то постаревшую. Таня ахнула.
– Циала, что с тобой? Что случилось, милая?
Циала молчала, уставившись в стену невидящим взглядом.
– Циала, объясни, пожалуйста.
– Возьми письма, прочти сама.
Таня прочла и тоже заплакала. Посидела немного и достала бутылку с виноградным самогоном – дымкой. Налила по небольшому стакану, открыла банку с маринованными огурцами.
– За помин душ их, – сказала она, – у меня двоюродный брат Володя тоже там погиб.
Они с Циалой выпили. Потом сидели, тихо говорили, горевали, снова плакали. И легли спать.
Утром Циала пошла к декану и попросила освободить ее от занятий на этот день. Объяснила причину. Декан, пожилой мужчина, сразу понял ее.
– Идите, Циала, я вас понимаю. Понимаю, как никто. У меня самого сын лежит сейчас в госпитале в Москве, тоже был в Афганистане. Что мы там забыли? Ничего не понимаю…
И он отвернулся, чтобы скрыть повлажневшие глаза. Циала вышла из института и направилась к троллейбусной остановке. Села на троллейбус, доехала до Центрального рынка, где был большой православный собор. Накрыла голову черным шарфом, зашла в церковь, помолилась со слезами и поставила две свечки за упокой душ Мирослава и Каспола. Долго стояла у этих свечей, вспоминая обоих ребят, как они учились вместе в школе, как играли в детские игры, как росли. «А ведь они совсем не жили, – подумала она, – детство, школа, армия и смерь. Кто дал право распоряжаться так жизнями людей нашим правителям? Жизнь человек вправе отдать лишь тогда, когда напали на его Родину и он защищает ее». Эти смерти произвели на нее сильнейшее впечатление, он стала видеть жизнь как бы под другим углом. Так же шумели зимние деревья, так же шел снег, спешили куда-то люди по своим делам, кто-то смеялся, кто-то печалился, а Мирослава и Каспола больше нет и никогда не будет среди людей…
Циала на другой день пошла на занятия. Слушала лекции,