А впрочем, обо всем по порядку.
Гуторенки. Двадцать шкур назад
– Никитишна, ты слыхала? Медвежиха родила! Мальчик! Да здоровый какой. Медведь, да и только!
Бабка Фрося без стеснения горланила на всю улицу. Шутка ли, умалчивать столько времени. Диковатая соседка четыре часа как разрешилась от бремени, а рассказать некому: спят все. Все у этих медведей не как у порядочных волчиц: рожают и то ночью. Измучившаяся сплетница заняла удобный пост у хуторского колодца и делилась новостью со всеми, кто проходил мимо.
В домах, соседствующих с колодцем, давно затвердили наизусть каждое сказанное слово, но связываться с Фроськой не рисковали. Склочный характер первой сплетницы известен всем. Приходилось терпеть, молчать, да скрежетать зубами. Старая волчица только ухмылялась и продолжала стоять у колодца.
Медвежиха появилась в хуторе недавно и уже пузатая. За что медоеды изгнали ее из стаи – никто не знал, а сама несчастная хранила стойкое молчание. Молчаливая и бледная она напоминала беспокойников, что в избытке водились на погосте за зачарованной оградой. Ходить туда ночами, ох как, не советовали.
Живая беспокойница волчицам пришлась не по нутру. Пахнет чужачкой, хуторян сторонится, Голове кланяться не спешит, ведет себя и вовсе так, будто кровей княжих и не меньше. Жители наскакивали и скалили зубы, но стоило медоедке один раз рыкнуть, как смельчаки сбежали, поджав хвосты.
А теперь еще и родила: бесенка, не иначе. Потому как, кого может родить беспокойница?! Лишь такого, как она сама. Смотреть на выродка сбежалась вся деревня. Ругали тоже сообща, но до тех пор, пока бабка Фрося не вползла в хату, дробно стуча истертой клюкой.
– У воронье, набежали, – замахнулась она палкой на ближайших кумушек, и те шарахнулись к дверям. – Ни волки… нет! Лютые себя так не ведут. Ящеры! Вот вы кто! Такие же подлые.
Она проковыляла к кровати с сенной лежанкой, на которой расположились мать и малыш, и вгляделась в последнего.
– Отдай малыша-то! – Мать испугано глянула и прижала ребенка покрепче. – Да не мне, дура! – гаркнула старая волчица. – Не твой это медвежонок. И ты это знаешь. Зря сбежала!
Бабка развернулась и поковыляла к двери, не обращая внимания на страх в глазах волчиц. Пророчествовала Фроська редко, но никогда попусту. Раз предупредила чужачку – быть беде.
– Отдай медвежонка! – тявкнула бабка напоследок и вышла.
Она свое дело сделала: выходила малыша с черным пятном на судьбе. Пятно убрать не смогла, но жизнь подарила, всю ночь проторчав возле хрипящей медвежихи. Можно и отдохнуть. Следом засобирались и остальные волчицы, что больше не скалились. Раз пророчица признала пришлую, то так тому и быть. Мать облегченно вздохнула и уснула.
А утром всех разбудил запах крови, что сочился из хаты, занятой медоедкой. Волки бросились туда, и лишь бабка Фрося осталась на месте. Она кусала губы, выстукивала палкой по камню и вздыхала:
– Не отдала, значит. Вот все вы не слушаете Фросю.
Кровь текла ручейками по крыльцу, а дом выглядел, как пристанище безумного мясника. Но на кровати лежало всего одно истерзанное тело. Малыш пропал.
Хоронили медвежиху по всем правилам, а то не миновать новой беспокойницы, коих в Гутореньках и без того много. О несчастной скоро и позабыли бы – кому интересна пришлая – да налетели ящеры: как водится ночью. Другого от них и не ждали, но драгоценное время упустили: пока сонные волки выскочили их хат, пока надели волчьи шкуры, неприятели наделали не мало бед.
Огромные вараны по скорости не уступали иному волку, а мощные хвосты использовали за место кнутов, расшвыривая противников. Так и полечь бы лютым, да помощь пришла, откуда не ждали. Медоеды пришли с другой стороны деревеньки и вовсе не с дружелюбными намерениями. Но, когда увидели, что их опередили, взревели обиженно и кинулись на ящеров. Лютым только и осталось: наблюдать за побоищем да удивляться.
– Знать, непростая медоедка к нам забрела, – шептали волчицы. – Уж сколько лет в наших краях не видали ни тех, ни других.
– Медвежонка ищут, – бабка Фрося ловко подставляла ящерам под лапы любимую клюку и скалила желтые зубы, – который и не медвежонок вовсе.
Вместе с ночью ушли и нападавшие: каждый в свою сторону. Не забыли захватить и раненных. Погибших не было, точно не пытались убить, а лишь пугали да искали. И даже волки, с коими вараны бились особо свирепо, шибко не пострадали. Неужто бабка Фрося права?!
Белоград. Настоящее время
Он родился на изломе зимы, когда истоптанный снег твердым настом выстилает дороги. В ночь, когда в окно светила полная луна, а за околицей выли волки. В то время, когда с роду не рождались медвежата. Сохатые, лютые, ящеры – но не медвежата.
Да и был ли он им?
Он рос там, где не ступали лапы кланов. Там, куда нет ходу живым. Но и мертвым не был.
Он видел, как его ищут. О, эти картины ему позволяли лицезреть каждый клок на протяжении не одной шкуры. Шаманы искали сообща. Объединившись.