«А вот и маркиз Де Бирс с мертвецами», – подумала Глаша и потеряла сознание.
Нижегородская губерния. Весна 1859 г.
Завечерело, начал накрапывать дождь. Бричка то и дело подскакивала на ухабах, возница нервно дергал лошадей.
– Вот Таня, говорила я тебе, что надо было ехать в дормезе. А ты уперлась. Сколько нам часов еще трястись до постоялого двора? Да и есть ли этот двор?
– Чай, недолго уже. К ночи, даст бог, доберемся. Дормез? Придумала тоже. Не по чину нам, сиротам, в дормезах всяких ездить. Дорого. Теперь-то каждую копеечку надо беречь.
– Ну, чего уж, дорого-то? Деньги-то есть. Он же дал… – с горькой усмешкой говорила Глаша, глядя невидящим взором на черные поля. Весенние сумерки и пустынная дорога без единого огонька, и эти бесконечные голые, не прогретые солнцем пашни, наводили на Глашу смертельную тоску. Куда они едут? Зачем? Верно, на собственную погибель.
И только теплая ладонь Танюши выводила Глафиру из тоскливого оцепенения.
Стоял конец апреля. Весенняя распутица была позади, и это обстоятельство не раз благословляла бесхитростная Татьяна, которая, видя расстроенное и заплаканное лицо своей несчастной барыньки после ее встречи с Махневым, решила взять инициативу по отъезду в свои руки. Из дома Ефрема Евграфовича подруги сбежали утром. Еще с вечера они тайно собрали немногочисленные пожитки, и когда супруг Глафиры Сергеевны ушел на службу, они навсегда покинули сей неласковый и, к счастью, недолгий свой приют.
Татьяна довольно быстро отыскала возницу, готового за небольшую плату довезти их до первого постоялого двора в сторону Нижнего Новгорода. Подруги еще не решили, останутся ли они в Нижнем, или их путь будет лежать до самого Санкт-Петербурга. О столице мечтала Глафира Сергеевна. Но Татьяна, не бывавшая дальше Нижнего, страшно боялась больших городов. Она хоть и подбадривала Глашу, но делала это скорее от безысходности. В глубине души она жутко сторонилась всего нового и безызвестного. Она не могла и представить, чем они могут заниматься в большом городе и как станут зарабатывать там на пропитание. У бедной рыжеволосой крестьянки на душе скребли кошки, но видя перед собой печальное лицо своей любимой Глашеньки, замечая на ее глазах слезы, она злилась сама на себя, а заодно и на Глафиру.
– Ну, чего ты снова разрюмилась? – ворчала Татьяна на Глашу. – Укрой ноги теплее. Видишь, хоть и весна, а ветер-то холодный. Не простудиться бы. Сейчас приедем на постоялый двор, чаю попьем, поужинаем.
Кошелек с деньгами, который дал Глафире Махнев, Татьяна спрятала у себя на тощей груди, перевязав его крест-накрест платком. Она все время трогала, проверяла, на месте ли он. Сейчас эти деньги были их главным спасением.
Первые два дня пути подруги все время оборачивались, нет ли за ними погони. Но Владимир Иванович исполнил свое обещание. В этот же день, когда Глафира Сергеевна и Таня сбежали от мужа, он навестил дом коллежского регистратора Рылова.