Камеристка тупо уставилась на ванну.
– Ой…
– Всё в порядке, дорогая. – И, так как поднос с кружкой в руках Анны дрожал, добавила: – Поставь, пожалуйста, шоколад.
– Но как же вы… миледи? Ванну-то сами…
Фрида не стала отвечать. Действительно, не объяснять же, что предупредительный брауни сделал, как она просила. И грязную сорочку тоже он сжёг…
Анна крепилась всё время, пока помогала леди вытираться и аккуратно промокала её длинные, до земли (ах, какое богатство!) волосы хлопковым полотенцем. Но потом, укладывая их, не выдержала:
– Миледи, если вы желаете принимать утром ванну… То есть, с рассветом… Я…
– То я пошлю за тобой, – равнодушно отозвалась Фрида. Все её силы уходили на то, чтобы не морщиться: юная камеристка от большого усердия постоянно дёргала мокрые запутавшиеся пряди.
Анна робко улыбнулась.
– Благодарю, миледи.
Фрида совершенно не хотела её расстраивать, а старательность девушки ей даже льстила. Но почему у Анны при всём её прилежании получается невесть что?
После Миры Фрида с волосами постоянно мучилась. Обыкновенная горничная с ними никогда бы не справилась – слишком длинные, слишком тонкие, непослушные. Анна недалеко ушла от обыкновенной горничной – курсы камеристок она не проходила. Да, помогала благородным гостьям герцога Виндзора, когда бедных дам заносила сюда нелёгкая. Но и только – впрочем, выбора в этой глуши не было никакого, и Фриде пришлось довольствоваться тем, что есть.
Лучше всего с волосами госпожи справлялся Ричард. Однажды он застал растрёпанную леди, с ножницами в руках с ненавистью смотрящую в зеркало, и со своим обычным «Миледи, позвольте» всё исправил. Ричард всегда всё исправлял: этакая волшебная тросточка, как в сказке выполняет все желания. Фрида не могла понять, как она к этому относится, но в тот момент испытала жгучую благодарность. Ричард мягко отнял у неё ножницы, усадил на пуф, подвинул зеркало так, чтобы было удобно и ей, и ему. И за какие-то минуты ловко заплёл ей косы, соорудив из них что-то сложное, непривычное, остро отдающее фейрийским, но очень красивое. А в ответ на благодарность только улыбнулся своей тихой робкой улыбкой.
На следующий день уже Фрида, поборов воспитание, постучала ему в комнату и несмело попросила помочь. Ричард, конечно, к тому времени уже упакованный в свой неизменно чёрный костюм, как в доспехи, не позволил себе даже улыбки. С того дня он сам появлялся следом за Анной и без всяких просьб причёсывал Фриду. «Мама узнает – крику будет…», – иногда обречённо думала Фрида. Она ошибалась: леди не стала бы кричать, она больше любила подвал и цепи – а это всегда тихо.
Зато у Фриды больше не болела голова, и причёска не разваливалась в самый ненужный момент. Следовало выписать из столицы парикмахера, но Фрида всё оттягивала это и оттягивала. У камердинера её мужа были такие ловкие руки… «Ричард, где вы этому научились? – полюбопытствовала Фрида однажды. – Неужели герцог предпочитает