В распахнутую дверь вбежал запыхавшийся дворовый мальчишка.
– Хозяин, там до тебя человек – переводя дух, выпалил он.
– В такую рань? Ещё солнца на небе нет, значит не с добром, – на ходу буркнул Дмитрий и шагнул вслед за мальчишкой.
Возле крыльца его ждал приземистый смерд с кое-как подстриженной бородёнкой, и осторожными движениями, как у старого кота, лицо его было знакомо. Увидев боярина, он плавно, до низу поклонился.
– С острога я. Ночью еретики помёрли, представились, значит. А хозяина Епифания сыскать не можем нигде, за телами-то уже божедомы пришли, а никто не разумеет, можно ли отдать, аль нет… Еретики ведь, – пролепетал смерд.
В голове Дмитрия шум оборвался.
– Коня! – растирая пульсирующий висок, громко сказал он, застывшему в стороне мальчишке, – и воев побуди.
Через несколько мгновений всё подворье пришло в движение. Откуда-то взявшиеся дружинники из конюшен выводили лошадей, некоторые спокойно и деловито приторачивали к сёдлам щиты, все разбирали длинные копья.
Острожный холоп ещё не успел выйти со двора, как в распахнутые ворота выступил отряд из десяти конных воинов, одиннадцатым впереди скакал Дмитрий Ласкарёв.
Пустынную в ранний час улицу перегородил одинокий всадник. Он развернул коня поперёк и ждал приближения малого отряда.
Ласкарёв поднял руку и остановил своих людей, а сам выехал вперёд.
– Здрав будь боярин, заблудился с ночи, али дело, какое, в такую рань? – нервно спросил Дмитрий.
– И тебе поздорову быть. Я бы и рад рань пропустить, да вот с ночи ищу греческих поводырей, вестимо, только они могут на свет божий вывести из чащи мыслей моих. Ты, надысь указывал мне, что хочешь спытать судьбину за крестом у дороги? Так я к тебе за этим.
– Э-э, боярин, не то время ты выбрал…. Уйди с дороги! Али не зришь, теперь недосуг мне? – С нажимом в голосе сказал Ласкарёв.
– А ежели не уйду, то что? – с вызовом спросил Беклемишев.
Дмитрий нервно дёрнул повод, и его чёрный конь, переступив с ноги на ногу, повернулся на месте.
– Не задерживай мя, сам зришь дело спешное, и некогда тут с тобой копошится, – сдерживая гнев, промолвил Ласкарёв.
– Боярин! – заметил Берсень. – Копошатся только домовые в чулане да кикимора под печкой.
– Ох, и мастак ты языками цепляться, да мне не до того, – превозмогая снова подступивший шум