Зосима округлым движением поправил сумки, что висели у него по обе стороны головы, приклеенные к вискам. В этих хранилищах лежала «шема». И счастливый тем, что его сейчас будет слушать сын Ирода Великого, фарисей сильно чмокнул толстыми губами и после длинной паузы, необходимой для того, чтобы раззадорить любопытство Антипатра и его свиты, громко сказал:
– Главное в Законе Моисея Закон о кистях. Мой отец, спускаясь по лестнице, зацепился за что-то кистью, оторвал её и не двигался с места в течение суток, пока в дом не зашли его друзья и не пришили кисть на место.
Зосима указал на угол своего таллифа, где висели кисти.
Книжник Матафей так и взвился на осле и, протягивая руки к Антипатру, возопил:
– Государь, это наглая ложь! Не верь этому человеку! Он лжив, как тысяча язычников!
– Я лгу?
– Да, потому что тебе хорошо известно, что главная заповедь Святого Писания, это та, в которой говорится об омовении рук. И нарушение сего закона так же преступно, как и человекоубийство!
И он, торжествующе показал чисто иудейский жест, словно умывал руки, а потом сильно потряс длинным пальцем в воздухе.
– Высокочтимый и мудрейший равви Акба, будучи в заточении и получая воду в количестве только для удовлетворения жажды желудка, предпочитал умереть от неё, чем нарушить закон и кушать, не умывши рук!
И едва сказав это, Матафей, зная, что Зосима немедленно бросится в атаку, выхватил из пояса сочный финик и, держа его перед своими губами, пронзительным воплем начал читать все двадцать шесть молитв, которые всякий истинный иудей должен был произносить перед вкушением пищи.
Все замолчали, соблюдая закон.
Зосима прикрыл глаза. Его толстое тело волновалось от ярости, а в его мыслях звучал чужой голос, не Зосимы! « До каких же пор этот проклятый Богом тонкий хрен будет раздражать меня?»
В полной тишине, в душе посмеиваясь над фарисеем, книжник Матафей дочитал до конца молитвы, брызнул воду из фляжки на руки и закусил финик. И только тогда Зосима, еле сдерживая раздражение, спокойно сказал:
– Ты нарушил субботу, брат мой.
– Я нарушил субботу?
– Да и дважды.
Матафей иронично улыбнулся тонким лицом.
– Ну, брат Зосима, объясни мне моё преступление. И остерегись, если твои слова, по – обыкновению, будут ложью.
– Сегодня утром ты плюнул, чем нарушил основы Мишны и Гемара.
– Когда же я мог это сделать?
– Тогда, когда ты читал молитву перед вкушением плода. Из твоего рта вылетели брызги слюны.
Матафей так и подпрыгнул на своём осле.
– А второе моё преступление?!
– Ты занят работой, потому что несёшь на себе, запрещённую Мишной и Гемаром тяжесть в день субботний.
Матафей бросил на Зосиму бешеный взгляд и, дрыгая, весьма опасно, длинной ногой, громко крикнул:
– Назови мою работу!
– Ты несёшь на