Теперь Румыния собирается воевать. Едва ли безучастна в таком случае останется Италия. Приходится желать их выступления, – может быть, хоть тогда война скорее приблизится к развязке. Так хочется верить в возможность скорого окончания!..
Ну, прощай, моя дорогая.
Волочиск, 14-го ноября 1914
«Хоть и сердита, а целую». Сильно сказано! Однако верится как-то больше во вторую половину этого изречения, первое неубедительно. «Я не люблю, когда ты хмуришься». Шурочка, да разве я хмурюсь? Что ты, перекрестись. Надо же, ех officio[169], немного пожурить тебя за непостоянство твоего бодрого настроения! Ведь я только так, несерьезно – пошутил, а ты уже обиделась. Кто же тебя будет учить уму-разуму, если не я, ведь других ты и подавно слушаться не станешь. Ты уж не обижайся, милая. Неужели холодом на тебя повеяло от моих нотаций???!!! Неужели я тебя замораживал???!!! Стоит только поставить эти вопросы, чтобы ответ получился вполне определенный. Ведь так? Что же ты теперь скажешь после всех моих нотаций, прочитанных тебе в последних письмах?! Еще больше рассердишься? Ну не буду впредь, согласен на всякие уступки, только не сердись.
У нас новости: П. П. сегодня рассказывал, что из четырех сводных госпиталей, сформировавшихся в Воронеже, два присланы в Волочиск, а один – в Броды. А только что сообщает ординатор соседнего госпиталя, что видел Кутьку на станции! Он только что приехал, живет еще в вагоне, спрашивал про меня, завтра зайдет. Как тебе это нравится? Три месяца не виделись. Жаль, что он сюда приехал не раньше, все-таки живая душа из Москвы. Эдак, пожалуй, еще с кем-нибудь из Морозовской больницы встретишься. Ну, завтра мы с ним поговорим. Почему-то мне до сих пор не отвечает мать Кольки Гефтера, которой я писал и спрашивал относительно его судьбы. Что-то он сейчас делает? Жив ли?
П. П. вчера официально запрашивал главного врача эвакуационного пункта относительно отпуска для меня, ответ будет на днях. Он думает, что мне дадут две недели, а я думаю от себя еще прибавить недельку, как-нибудь это устроить. Что, хорошо? Только жаль, что причина такая печальная… Ну, я твердо верю, что когда буду с тобой, мне станет лучше, ведь нельзя же отрицать психических факторов в лечении. А пока всё – idem.
Знаешь, Шурочка, я иной раз мечтаю о том, как мы с тобой устроимся потом, после Морозовской больницы. Снять бы такую небольшую квартирку, как в свое время снимал Кутька: во втором этаже, совсем отдельный вход, три комнаты, светлые, уютные, передняя, кухня, ванная, электрическое освещение, поставить туда светлую стильную мебель, хорошие гравюры и т. д. И зажить бы там припеваючи! Эхма! Утром работать, а весь вечер в полном нашем распоряжении. Уж мы бы знали, как использовать время! Только бы быть здоровым, не стать хроником! <…>
Последние дни получаю от тебя аккуратно по письму, зато из Риги и других мест писем нет совсем, кроме недавнего от матери.
Газеты продолжаю изучать всё столь же усердно и не скажу, что они мне надоели, ведь даже в самые мирные времена я всегда не только читал, а изучал их. Очевидно, по наследству это