Мелодия. Джим Крейс

инкрустированные тарбони[4] и липой, веранда и балкон, тяжелые двери – все это ворчало, сопело и волновалось, как корабли, в особенности в тропические ночи вроде этой, когда с моря задувал ветер, и вилла изо всех сил напрягалась всеми стенами. Любой человек наверху, нервный, издерганный, у которого сна ни в одном глазу, мог принять потрескивание дерева за шаги незваного гостя, который ковыряется в чем-то, или шарит внизу, или ступает, даже не утруждая себя осторожностью, по скрипучим доскам. По полу. Ни один счастливый ребенок, родившийся в богатой семье, и определенно ни один вдовец в блеклые дни, преследуемый терпкими, тягучими печалями одинокой жизни, не смог бы вернуться после этого ко сну, не вообразив, что его посетили гости человеческой породы с намерением сократить различия между умеренно процветающим и бедняком.

      Бузи, держа в руке за бескровный тонкий конец то, что он называл колотушкой, вышел на площадку вооруженным, отдавая себе отчет в том, что выглядит глупо. Что бы подумали эти студенты, увидев его сейчас? Бесшумный, как перо, босиком, с глазами, еще слепленными сном, и ноющими от боли икрами, в одном лишь летнем ночном облачении, чувствуя себя слабым и несуразным, наш прославленный городской певец осторожно продвигался к лестнице. Внутри дома царила неумолимая темнота. Если бы он был слепым, это ничего бы не изменило. Рассвет, если бы рассветы случались так рано в низине, еще не высветил вершины близ виллы, не смягчил ночное небо серым войлоком. На сей раз в доме совершенно отсутствовали тени, таким насыщенным был мрак, и настолько полной была кротость конфузливой луны. Здесь стояли только трескучая темнота и запах чего-то, что он вроде бы узнавал, но пока не мог определить.

      Бузи не был человеком суеверным. Он редко думал о том, что существуют призраки, хотя дом и был жутковатым, но жутковатым только в том смысле, в каком жутковаты пещеры или леса; его грызло подозрение, что каждый его шаг, каждая мысль видны и известны какой-то темной наблюдающей жизни там, внутри. Он тогда не считал, что призраки посещают лестницу и что это призраки людей, которые жили здесь в прошлом, – скажем, предки Бузи, или девушка-служанка, к которой не очень хорошо относились, или самоубийцы. Но он всегда думал, что лестница была запятнана – более точное слово «окрашена» – воспоминаниями. В темноте осталась и теперь всегда будет оставаться там его жена, которую он любил и потерял.

      Несколько секунд Бузи взвешивал, не включить ли ему свет. Выключатель был совсем рядом. Но он знал, что, включив свет, он вернет тени, а вместе с тенями – все слепящие ясности страха. Кроме того, на свету он будет виден всем и вся внизу. Поэтому он оперся на перила и, хотя сон все еще смыкал ему глаза, изо всех сил стал всматриваться в темноту на лестнице. Он не рискнул бы сделать еще один шаг, не удостоверившись, что дом принадлежит ему одному и ему не нужно бросаться к верхней ступеньке и бить человека или животное, которое пытается проникнуть наверх. Но в конечном счете он начал спускаться,