Успенский отмечал, что “более серьезные позитивные мыслители” отрицают всякую возможность ставить в “положительном исследовании” вопросы “почему» и “для чего”. Он утверждал, что позитивистская точка зрения не единственно возможная. И хотя ошибка позитивизма в том, что он не видит ничего кроме себя, “человечество никогда не перестанет искать ответы на вопросы «почему» и «для чего»[100].
Успенский иллюстрировал позитивистский подход примером воображаемого двумерного, или плоского, существа, не знакомого с трехмерными характеристиками нашего “обычного” пространства. Он приводит в качестве примера дикаря, изучающего часы или смотрящего на редкие и ценные книги в библиотеке, или же ученого-натуралиста, изучающего “Вертера” Гете по методу точной позитивной науки – взвешивающего книгу, измеряющего ее самыми точными приборами, записывающего число страниц и т. п.
И так же, как для дикаря часы будут очень интересной, но совершенно бесполезной игрушкой, так и для ученого-материалиста[101] человеческое существо будет представляться таким же, “еще бесконечно более сложным, но так же неизвестно для чего существующим и неизвестно каким образом возникшим механизмом”. Трехмерный мир, писал Успенский, будет “недоступным ноуменом для воображаемого плоскостного или двумерного существа, ибо для такого существа двумерное знание единственно существующее”[102].
Успенский видел материализм, и особенно экономический материализм Маркса, как несостоятельную философскую базу научного позитивизма и критиковал попытки применять это ограниченное знание к изучению реальных проблем: “Одно из таких применений это “экономический человек” – совершенно ясно двумерное и плоское существо, двигающееся по двум направлениям: производства и потребления. Как можно представлять себе человека вообще в виде такого явно искусственного существа? И как можно надеяться понять законы жизни человека с его сложными запросами духа и с главным импульсом жизни, заключающимся в стремлении к постижению, пониманию всего кругом себя и в себе, изучая воображаемые законы жизни воображаемого существа?”[103].
Успенский отмечал, что, несмотря на очевидную непоследовательность, экономические теории увлекают нас, как увлекают все элементарные схемы, дающие короткие ответы на ряд длинных вопросов, потому что “мы сами слишком погрязли в материалистических теориях и не видим ничего кроме них”