Постучался в кабинет давешний румяный Михаил, объявил:
– К вашей милости господин Тремуй!
Не объяви его секретарь-санитар, Яков и не признал бы смотрителя оранжереи. Без пышного вороного аллонжа и без краски – Тремуй имел невзрачный вид. Сивые редкие волосы, и морщинистое кирпичное личико, в отсутствие пудры оказавшееся обветренным, с темными морщинами, в сетке лопнувших сосудов. Даже изумрудные лучистые глаза его поблекли и отсвечивали – болотом…
– Доктор! – посетитель прянул к профессору на тонких дрожащих ногах, комкая в пальцах платок – совсем как оперная певица амплуа «добродетельная супруга», – Умоляю вас! Карета внизу! Вы не можете не поехать…Месье Морташов очень, очень плох…Он в отчаянии, и только вы, доктор…
– Не поеду, – тихо, но твердо как отрезал доктор Бидлоу, – После сегодняшнего пузыря я вашего Мордашова попросту покалечу – руки дрожат, глаза закрываются. Да и годы не те – козлом скакать по вызовам. Вот, берите Ван Геделе, он молодой хирург, многое обещает. Поедешь с ним, Яси?
– А что у вас – свищ, грыжа? – на всякий случай уточнил Яков, и под конец назвал самое страшное, – Или – ущемление?
– Побои у нас, – признался, потупясь, де Тремуй, и со стыда порвал-таки платок.
– Поехали, – легко согласился Яков, побои ничуть его не пугали, – Вы же не против, виконт – если я заменю дядюшку?
– О да, только – скорее, – пропел де Тремуй, как показалось Якову, совсем уж наигранно страдающим голосом.
Вдвоем вышли они на улицу – уже стемнело, весна наконец-то вошла в свое право, снег растаял, и кареты переобулись с полозьев – на колеса.
– Господин Мордашов – это смотритель гардероба? – спросил Яков, забираясь в карету вслед за своим Вергилием, – При той нашей встрече мы не успели друг другу представиться.
– О да, мой бедный Анри – он смотрит за гардеробной в императорских покоях, – в пространство сомнамбулически проговорил де Тремуй, и Якову все сильнее стало казаться, что он придуривается и вовсе не убит горем, а себе на уме, – Такая жестокая судьба…Бедный мой сосед…
Даром что француз – де Тремуй говорил по-русски ровно и гладко, без привычной французам картавости.
– Вы вместе живете? – спросил Яков, чтобы как-то поддержать беседу.
– Анри приютил меня, – пояснил его визави, разведя сухие ладошки, словно богоматерь на иконе, – Я ведь иностранец, своего дома у меня нет, а русская казна человеку на моей должности дает недостаточно – чтобы и поддерживать подобающий вид, и содержать дом, и содержать выезд. Эти наши с Анри придворные наряды – копия нарядов нашего патрона и начальника, обер-камергера фон Бюрена, – Тремуй почтительно возвысил глаза, – Мы все обязаны носить