– Слушай сюда! Субботу нарушали? Трефное ели?
– Что такое ты говоришь! Мы же только курочек и уточек!
– А ту жесткую птичку не помнишь?! Так то была ворона, а никакой не петух- Вейз мир, вейз мир! И что делать?
– Придем к цадику, послушаем, что он скажет. Надо будет – поеду к ребе в Любавичи.
Друзья долго молчали, размышляя каждый о своем и вместе про общее.– Беня, ты сказал, что все заповеди… а как же «Не возжелай жены ближнего»?
– Ой, Шлёма, ты как маленький! Ты не помнишь ту польку, у которой мы кололи дрова и носили воду, а потом она кормила нас борщом, а утром бигосом?
– Ой, Беня, как ты… Ой, как ты!
– Знаешь что, Шлёма, неправильно будет мне убежать в Святой город и оставить все беды здесь. Так не будет, так не получится. Если стать праведником, так надо остаться, я так считаю.
Речка – граница, за речкой уже Австрия и перейти на ту сторону надо будет ночью. Ждать и ждать темноты, сказано ведь – перейдете через речку ночью. Биньямин и Шлёма, укрытые густым кустарником, подолгу вглядывались в чужой берег речушки. Здесь речка протекала по большой поляне, вытекая из-за скал и скрываясь затем за поворотом, скрытом невысокой, но вполне себе горой. Видно было каменистое дно с пологими подходами с обеих берегов – перейти на другой берег через этот брод будет легко. Друзья молчали, иногда дремали, лежа на траве, завтра наступит – так то будет завтра, тогда и думать, что делать, как добраться до той Констанцы.
С австрийской стороны к речке вышла какая-то группа людей с узлами, узелками и корзинами – мужчина, женщины, дети, всего около двух дюжин человек. Биньямин толкнул дремавшего Шлему: «А ведь это евреи! Ты смотри, мы туда ночью, а они сюда днем! Прямо таки не тихий ручей в горах, а оживленный перекресток в Хелме.» Мужчины на том берегу взяли на руки малых детей и еще по узлу с вещами и побрели на польскую сторону, женщины с корзинами шли за ними. Люди были где-то посредине брода, когда на поляну выехали польские уланы на конях, спешились и выстроились цепью на берегу, примкнув штыки к ружьям. Евреи посреди водного потока остановились, у некоторых прямо в воду упали пожитки. С австрийской стороны выехали жандармы и, спешившись, выставили свои карабины в сторону евреев. Солдаты обеих стран стояли молча, тем громче были слышны вопли и крики, детский плач.
– Это что, их не пускают сюда и запрещают вернуться? – спросил Шлёма, – им же там холодно и мокро!
– Вода холодная, – подтвердил Бахтало, друзья и не заметили, как она оказался с ними рядом в кустарнике. – Идем отсюда, сегодня уже ничего у нас не получится, надо вернуться в табор, пока нас не видят.
– А как же эти, с австрийской стороны?
– Нам им не помочь уже, свои бы головы унести в целости.