– Отец недавно был на совещании в горкоме, – понизив голос, сказала Вера, – там говорили, что все может случиться.
– Ну, это в порядке бдительности! У нас тоже недавно было комсомольское собрание, выступал полковой комиссар… Но для каждого, кто разбирается в политике, ясно, что пока что войны не будет. Ты сообщение ТАСС-то читала?
– Да. Я читала, – тихо сказала Вера.
– Ну так вот! Такие вещи зря не публикуют, – уверенно сказал Анатолий.
Он взял Веру под руку. Его твердо произнесенные слова, его прикосновение успокоили Веру. В самом деле, чего она вдруг всполошилась? И почему зашел разговор о войне? При чем тут война? Все тихо и мирно. Анатолий рядом. Впереди много хороших, радостных дней…
– Куда мы идем? – спросила Вера, когда они свернули с главной улицы и пошли по плохо освещенному, уходящему вниз переулку.
– К реке, – как-то слишком уж беспечно ответил Анатолий, – тут есть чудесная речка. Я уже днем успел искупаться. Знаменка. Знаешь?
Еще бы ей не знать! Тихая, ласковая речка. Сейчас метров сто вниз, потом направо и еще раз направо. Только берег там довольно высокий, обрывистый. А если пройти подальше, то станет пологим, песчаным.
Вера украдкой взглянула на часы. Половина одиннадцатого.
– Послушай, Толя, уже поздно, – сказала Вера, и голос ее неожиданно прозвучал просительно, даже жалобно.
– Ну и что же? – весело откликнулся Анатолий. – Папы, мамы дома нет, некого бояться…
Он шел чуть впереди Веры, ведя ее за руку.
Асфальт кончился, и сейчас они шли в полутьме, преодолевая неровности берега…
Они шли в темноту, к обрывистому берегу реки. Вера знала этот путь, в прошлые годы не раз ходила здесь одна. Но то было днем, а сейчас надвигалась ночь, и небо было беззвездным, все сильнее дул ветер, и как-то внезапно похолодало.
– Куда мы идем? – снова спросила Вера.
– К реке… посидеть, – ответил Анатолий, и голос его прозвучал неожиданно глухо, с затаенным волнением.
Внезапно он остановился и сказал:
– Здесь!
Он с размаху опустился на землю, потянув за руку Веру; она тоже села, до боли оцарапав себе колено о какую-то колючую ветку, и в то же мгновение он обнял ее и крепко прижал к себе.
– Не надо… Толя! – прошептала Вера, слегка отталкивая его от себя.
– Нет, надо, надо! – услышала она его хриплый голос. – Я устал от всего этого, пойми, устал. Ты или не любишь меня, или не веришь…
– Нет, нет, я люблю, я верю, – беззвучно говорила Вера.
Но он не слышал ее, да и она сама не слышала себя, ее сердце билось так, что заглушало все, все на свете; она ничего не видела перед собой и ничего не ощущала, ничего, кроме его рук, кроме его ладоней, кроме пальцев, которые, казалось, прикрывали теперь ее всю, каждый кусочек ее тела.
Ей стало страшно. Но это был новый, доселе еще незнакомый страх, безотчетный, смешанный с приближением чего-то неотвратимого.
– Толя, Толенька,