Свою роль в знакомстве России с Японией сыграл перевод (сделанный О. Кринской) книги английского искусствоведа японского происхождения Садакити Гартмана «Японское искусство»[134], иллюстрированной гравюрами из Берлинского художественно-промышленного музея, главным образом – из коллекции петербургского собирателя картин и гравюр С. Н. Китаева (см. о нем подробно в следующей главе). Это была, как пишет О. Кринская в предисловии, первая книга в России о японском искусстве – от древней религиозной живописи до современной. Из нее можно было почерпнуть разнообразные сведения об архитектуре, живописи, фарфоре, художественных ремеслах, керамике, гравюре, бронзе, лаке, о разных школах живописи, начиная с древности, о творчестве знаменитых художников школы «Укиё-э» («Картины плывущего мира») – они были представлены гравюрами из коллекции Китаева – Утамаро, Кунисада, Киёнага, Тоёкуни, Хиросигэ, Хокусай (возможно, что свои знания о Японии Брюсов почерпнул именно отсюда). Книга Садакити Гартмана – полное, живое, точное, занимательное исследование, пролившее свет на неведомую в России область искусства, назвавшее новые имена, представившее новые произведения искусства, поражающее оригинальностью. Из нее можно, кроме того, почерпнуть сведения о наличии в Петербурге коллекции японских гравюр наиболее прославленных художников.
В главе о влиянии японского искусства на западное Гартман писал:
Слияние восточных и западных идей, которое было совершено Александром Великим 2000 лет тому назад, перенесшим границы Греции в Индию, стало бы возможным во второй раз и подняло бы цивилизацию в обоих полушариях на более высокую ступень, чем когда-либо раньше. Благодаря ее темпераменту, ее оригинальности, ее глубокому проникновению в тайны Востока, ее верному определению сил Запада и, главное, благодаря тому факту, что она является пионером, – Японии, может быть, назначено прежде всего создать на своих берегах новое искусство, которое будет господствовать в мире следующие тысячи лет.[135]
Японская гравюра и русские модернисты
Представления о Японии органически входят в общее представление русских о Востоке как обетованной земле, потерянном рае, «Индии духа», «Опоньском царстве» и т. д. Отсюда – идеализация этой страны, где для русского наблюдателя конца ХIХ – начала ХХ века все пронизано искусством и артистизмом. Последнее, наложившись на чисто русское (впрочем, сходные настроения по поводу Востока бытовали и в Европе: Персия у Монтескье, Китай у Вольтера) ощущение Востока как сладостной идиллии, царства неги и счастливых людей, соединилось с пришедшим из Европы (Франция, Германия, в меньшей степени Англия) восхищением японским искусством[136]. Параллельно существовало в обществе и модное представление о «желтой опасности», которой принято было ужасаться, не особенно вникая в ее природу. На это поветрие наложила отпечаток и всеобщая