– Хорошо, – внешне спокойно и даже где-то доброжелательно промолвил Иван Федорович. – А сколько раз вы еще использовали свой стилет?
– Еще два раза, – без запинки ответил Рогожский.
– Когда именно? – спросил Воловцов.
– Когда убивал обеих дочерей Анфисы, – последовал ответ.
– Как их звали, кстати? – быстро глянул на собеседника Иван Федорович.
– Тамара и Клавдия, – ответил Рогожский. – Вы даже не представляете, как я любил этих девочек! Они мне были, словно дочери. Боже, что я натворил! А как смотрела на меня младшая, когда я ее… – Рогожский горестно умолк и отвернулся.
На последние вопросы Рогожский ответил правильно и весьма убедительно, но чувство, что тот ему врет, не оставляло судебного следователя. Это ощущение усилилось, когда на вопрос Ивана Федоровича, где же стилет находится сейчас, Рогожский ответил, что выбросил его в Москва реку с Москворецкого моста. И тут же с готовностью добавил, что может показать место, с которого он бросал стилет.
Воловцов решил привести Рогожского на место преступления, в квартиру Анфисы Петровой, где судебный следователь собирался провести следственный эксперимент, иначе: проверить полученные данные вследствие допроса Рогожского путем воспроизведения обстановки и действий в процессе совершенного им (или не совершенного) противузаконного деяния. И стал подробно расспрашивать о том, где стоял он сам, где в это время находились жертвы. Каким образом он совершал свои злодеяния…
В результате следственного эксперимента Алексей Игнатьевич Рогожский не сумел правильно показать ни одно из мест, где происходило убийство Анфисы Петровой и ее детей, что протокольно зафиксировал участковый пристав Мещанской полицейской части надворный советник Покровский. Также Рогожский не смог правильно показать, где лежали деньги семьи Петровых и назвать их сумму.
– А сколько вы взяли денег?
– Где-то около семидесяти рублей, – назвал Рогожский цифру, далекую от действительной, чем окончательно переполнил чашу недоверия к его показаниям. Но зачем же ему нужно было себя оговаривать?
Судебный следователь Воловцов в своей следственной практике не единожды имел опыт самооговоров. Два раза мотив добровольного самооговора находящихся под следствием граждан заключался в том, чтобы избежать ответственности за тяжкое преступление и быть осужденным за менее тяжкое противузаконное деяние. Дважды подследственные охотно брали вину на себя, чтобы выгородить родных или близких им людей. Один раз Ивану Федоровичу попался достаточно пожилой человек, который готов был пойти за другого в бессрочную каторгу в обмен на денежное вознаграждение