Мама рассказывала мне, что папу взяли в армию из института, хотя обычно студентам давали бронь, но именно в те несколько лет, когда должен был состояться отцовский призыв, ввели какой-то государственный эксперимент и все брони отменили. Папа наш был худеньким, домашним мальчиком, совершенно не приспособленным к разным «тяготам и лишениям», тем более что, удачно поступив в институт, в армию идти он совершенно не планировал. Мама предполагала, что у моего дедушки – отцовского отца, была тогда возможность освободить сына от армейской службы, все-таки дедушка был замдиректора крупного академического института, тогда еще не академик, но уже член-корреспондент Академии наук СССР, и, помимо работы в институте, он еще и в Академии занимал какую-то административную должность. Мама, конечно, не говорила, что она совершенно уверена и знает наверняка, но ей казалось, что дедушка просто из-за своих принципов и представлений о социальной справедливости не стал предпринимать соответствующих шагов, что, без всяких сомнений, достойно уважения. Еще мама вспоминала, как они вместе с папиной мамой – моей бабушкой провожали отца на Угрешской улице, где располагался какой-то пересыльный военкомат. Они дежурили там, что-то ему передавали, он к ним перелезал через забор, а во время последнего прощания перед самой отправкой, он впервые поцеловал маму в губы при бабушке, обозначив ее положение не просто как знакомой девушки, а как любимой женщины и невесты. Отец, который был тогда моложе самого младшего из моих сыновей, по маминым воспоминаниям нисколько не унывал, ему даже хотелось улепетнуть в армию от родителей.
Итак, папа мой уходил в армию без уныния, но там ему пришлось испытать много неожиданного и неприятного. Мама мне рассказывала то, что сама узнала от моей бабушки – папиной мамы, которая несколько раз ездила к отцу. Над ним действительно бесстыдно издевался один из сослуживцев – некий Овчаров. Мама говорила, что наш папа был так им запуган, что безропотно отдавал все, что получал из дома. Этот безжалостный человек отобрал у него не только все вещи и съестное,