Он повернулся, чтоб уйти, но вспомнил о Саше Линдер.
– Какие цветы самые дорогие здесь, в оранжерее? – спросил он садовника.
– Розы тут есть у нас, ваше благородие. Особенные. Дороже и быть не может.
Никакие цветы не были слишком дороги для букета Саше Линдер, никакие не могли быть достойны её красоты. Мальцев приказал сделать большой букет из всех лучших роз и послать с его карточкой Саше Линдер.
Услыхав это имя, садовник и сам расцвёл:
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие! Замечательнейший пошлём букет, какого лучше и вообразить невозможно.
Глава III
Оставшись одна, Мила не знала, что с собою делать.
Счастье! Оно стояло перед нею. Она слышала его голос, зовущий вдаль. Над нею витали его светлые крылья. Ей хотелось бежать, лететь, петь и всё рассказывать и рассказывать о своём счастье. Необычайная, праздничная тишина в доме казалась ей невыносимой, словно кто украдывал у ней минуты счастья. Она не могла оставаться в своей комнате, сидеть на месте. Она дрожала от ожидания и нетерпения. Ей казалось, что-то ещё должно случиться, вот сейчас же, сию минуту. Ей казалось, события теперь должны ринуться лавиной, рекою политься – все радостные, все счастливые, неописуемые, не передаваемые словами.
Вокруг стояла тишина.
Она пробовала написать в Петербург братьям и тёте. Напрасно. Об этом невозможно было писать. Только ангел небесный с трубой мог бы должным образом возвестить о таком событии. Что земные слова!
Всякое предложение и любовь называются на людском языке одними и теми же словами.
«Пойду по дому, – сказала она себе, – посмотрю, как всё выглядит сегодня, и в каждом углу остановлюсь и буду думать о моём счастье. Пусть оно запечатлеется на всём».
Она прошла в застеклённую галерею при доме, служившую зимним садом. Олеандры в цвету наполняли всё своим и сладким и вместе горьковатым ароматом. Причудливые карликовые сосны в фарфоровых вазонах – японские гости – пришли, казалось, из сказочного царства лилипутов. Мелкие розоватые цветы бегонии, называвшиеся «зима и лето», скромно выглядывали из-под волосатеньких листьев. Цикламены гордо сияли своей красотой. В золотой овальной клетке, равнодушный давно ко всему, доживал свой век попугай Иов.
– Я выхожу замуж! – сказала ему Мила. – За Георгия Александровича Мальцева.
Молчание.
– За милого, милого Жоржа!
Недовольно крякнув, попугай начал чистить у себя под крылом.
Возмущённая его равнодушием, Мила подошла ближе и потрясла его клетку.
– Я выхожу замуж! – крикнула ему Мила.
Кольнув её сердитым взглядом, в профиль, одним глазом, Иов крикнул:
– Чаю, чаю! Бедный попка хочет пить!
Оставив его, она подошла к стеклянной двери оранжереи. Соломенный занавес был отодвинут. Аспидистра стояла у стекла, и льдистый, лёгкий рисунок на стекле повторял