– Глаша, – сказала вдруг порывисто Мила, – я плакала сегодня.
– Ну а как же! – вовсе не удивилась Глаша. – Это от скромности. Уж очень надо быть откровенной, чтоб не плакать, как сватают. У нас в деревне полагается засватанной девке плакать – причитать голосом, чтоб соседи слышали. А вечерком подружки забегут, ну, тогда голосят дружно, хором. По старине, заплакать положено при самом первом слове, как скажут: «сватают», – и плакать, грустить не меньше как три дня, а то засмеёт деревня. «Машутке не жутко», – скажут. Стыд какой!
– Но если невеста любит жениха и рада…
– Шш… шш… – зашипела Глаша. – Боже сохрани! Про любовь и слова допускать нельзя. Где же тогда скромность? От невесты один ответ: «На то воля родителей». Не сказал чтоб потом жених: «Сама-то с любовью своей на шею мне вешалась».
Вдруг в комнате зашелестела бумага: Полина стояла на пороге, высоко подняв полную выкройку платья из бумаги – в натуральную величину.
– Ох, шикарное же будет платье! – всплеснула руками Глаша, глядя на бумагу.
– Пожалуйста, побеседуем об отделке.
Но Миле вдруг стало всё это тяжело. «Какая карусель! Как вульгарно! Что они как призраки около меня, то появляются, то исчезают!» Вслух она промолвила сухо:
– Глаша, вы свободны.
И Полине:
– Вы поговорите об этом с мамой.
Оставшись одна: «Боже, какой невероятный день! – думала Мила. – Не схожу ли я с ума? Что в нём призрачно, что верно – в этом дне? Я – невеста! и это верно! Остальное – пусть! не хочу думать! Я – невеста, и счастье моё только лишь начинается».
Воспитанная на классической поэзии, она ожидала чудес от любви. Она мечтала быть любимой по Пушкину, по Тютчеву, по Лермонтову. И то, что жених ей сегодня сказал всего две фразы: «Доброе утро, Людмила Петровна» и «Благодарю вас, Людмила Петровна», не походило совсем на роман. «Но он целовал мои руки, – защищала «чудесное» Мила. – Он целовал их. В первый раз, когда он здоровался со мною – «Доброе утро, Людмила Петровна», – целовать мои руки было не в обычае. Это он так поступил от себя! И это только начало, самое-самое начало. И я скоро опять его увижу, моего жениха. Сегодня же вечером».
Но и вечер был не тем, каким рисовала его себе, волнуясь, Мила. Он прошёл в серьёзных разговорах – Жоржа с родителями Милы, а к ней все трое обращались ласково, но редко. Возникла первая серьёзная забота. Оповещённая о намерении сына жениться, его мать – ответной телеграммой – просила невесту приехать к ней поскорей, немедленно. По состоянию её здоровья визита нельзя было откладывать. Жорж просил Головиных отпустить Милу к его матери в Петербург теперь же. Но ехать она могла, конечно, лишь как официальная невеста, следовательно, необходимо было поспешить с объявлением помолвки. Назначили – с общего согласия – на 31 декабря, чтобы объявить на торжественной встрече Нового года в полковом собрании. В самой