Одиночество всегда с тобой. Анна Толкачева

трубку и написала ей sms: «Зачем ты помирилась? Чтобы портить мне нервы? Я нужна тебе, только чтобы унижать меня и чувствовать себя выше и лучше, чем есть на самом деле. Мне надоело. Не звони мне больше». Пока Клавдия обдумывает мое сообщение еще два часа кряду, могу сообщить, что эти слова я мечтала сказать ей уже давно. Толчком к этому поступку в какой-то мере послужил Гирфан. Зачем я не сказала этого раньше, а лишь спустя пару лет нашей дружбы с ней и спустя пару часов непрерывно льющихся слез и ее воплей из телефонной трубки? И, правда, почему? Не было повода. Именно ради этого я написала начальную версию своего рассказа без названия и именно ради этого (когда еще рассказ этот видела одна лишь Клава, которая просила никому больше его не показывать), я отдала рассказ Гирфану дабы довести его до наибольшей степени скандальности.

      Клавдия послала мне до крайности банальный ответ, чего я почему-то от нее не ожидала: «И не собиралась. Живи спокойно».

      В тот день мне было невыносимо плохо, и телефонные дрязги с Клавдией не улучшили моего самочувствия. Тем же вечером после всех событий, свалившихся на мою голову в течение дня (к ним еще следует добавить сдачу экзамена и безрадостную встречу с Виталием), я почти ненавидела Гирфана, видя в нем причину всех моих сегодняшних страданий. Тем же вечером мы встретились, и я прочитала ему свою переписку с бывшей подругой. Он отчего-то стал спрашивать, не виню ли я его в происшедшем, будто чувствовал мое настроение. А я, уже забыв обо всем, смотрела в его голубые глаза и смеялась над тем, как он бегал, размахивая руками, по крыше морга, на которую мы взобрались вместе, и показывал мне, как он прыгал с парашютом.

      В подростковом возрасте мне нравилось стоять на крыше морга. Я часто забиралась туда зимой в темноте, стояла и смотрела вдаль. Мне нравилось чувствовать, что я нахожусь по другую сторону того мира, в котором были горящие окна домов, тюлевые занавески, и заварочные чайники на кухонных плитах и люди, живые люди, может быть в этот момент распивавшие чай. А я была в другом, сумрачном мире тайны и тишины совсем близко, за пару сотен метров и в то же время бесконечно далеко. В такие минуты я чувствовала себя ожившим мертвецом, духом, вампиром или кем-нибудь в этом роде, кем подсказывала детская фантазия.

      Я помню, в то время у нас с подругой было увлечение: писать завещания. Мы каждый день летом вскарабкивались на крышу гаража, стоявшего неподалеку, и писали завещания. Каждый день разные. Я очень хорошо помню это время. Тогда оно текло совсем по-другому, как может течь, наверное, только в тринадцать лет на проржавевшей крыше гаража, нагретой солнцем. Когда вокруг стоит стойкий запах смолы тополя, скошенной травы, шерсти грязных дворовых собак и теплой ржавчины крыши. В то время мне отчего-то было приятно думать, что я могу оставить после себя что-то материальное, пусть это что-то и было игрушечной лошадью или любимыми старыми джинсами.

                                           ***

      – Можно я в следующий раз принесу мате? – Спросила