– Не делайте из себя невинную овечку. Под Вашей шкурой – волк, готовый сожрать беззащитного.
– От чего Вы так со мной?
– «По делам судите их!». Будете говорить, что защищали на конференции мое отношение к данной ситуации? Я слышала с какими криками Вы ворвались в клинику! Вы не на моей стороне, а против меня, поскольку здесь третьего не дано. Я вижу, что все ждут, когда кончатся эти два месяца и результатов не будет, тогда Вы лично вместе со всем высшим светом психиатрии, членов которого самих бы не мешало подлечить транквилизаторами, вскроете ему мозг!
– Яна, разве я произвожу впечатление зверя?
– Одно я знаю точно, я зря трачу с Вами время. Давно наступило время ужина. Меня ждет пациент!
Я встала с кресла и подошла к двери.
– И, кстати, – добавила я, повернувшись к Еремееву, – в психиатрии существует такое понятие, как «Сотерия».
Я покинула кабинет. О чем разговаривали двое врачей, когда я оставила их одних – мне не ведомо.
18.07.
Герман уже сидел в кресле-каталке, а рядом стоял Ваня.
– Как дела? – спросил у меня санитар, увидев мое недовольное выражение лица.
– Как у одноклеточного организма, которому вживили разум.
Я вывезла коляску в коридор и направила в столовую.
– Да не переживай ты, – успокаивал меня Ваня, – ничего они тебе не сделают. Сами же прекрасно знают, что ты – его последняя надежда. Лечили его препаратами двадцать лет – все без толку, а ты с ним даже спишь в обнимку при расстегнутых ремнях и ничего… Это уже прогресс.
– Ну да. Только не говори никому о моих достижениях.
– Мы же договорились.
Я взяла у Вани ключ, отстегнула Германа, пододвинула тарелку ближе к нему.
Он тревожно смотрел на меня, но в то же время в его глазах плескалась бездонная забота, в ответ на мой грустный потухший взгляд. Он бережно взял меня за руку, которая лежала на краю стола, и вопросительно посмотрел на меня.
– Все хорошо, – через силу улыбнулась я.
Он не согласился, отрицательно качнув головой.
– Ну, хорошо. Я солгала. Не все.
На глаза наворачивались слезы. Мне хотелось уткнуться в него и зареветь, но я сдержалась.
– Я просто маленькая девочка, которая заигралась во взрослую жизнь.
Герман подъехал ближе к столу, поставил левый локоть на столешницу и провел тыльной стороной пальцы по моей правой щеке.
– Все будет хорошо? – спросила я.
Он утвердительно кивнул. Я улыбнулась. Что я еще могла сказать? Ничего. Он сам все прекрасно понимал и не нуждался в моих объяснениях и словах.
Псих, которого пристегивают ремнями к кровати и надевают смирительную рубашку, завязывая сзади рукава, относился ко мне так, как никто никогда себе даже представить не мог. Он – единственный, кто меня понимал и искренне жалел… Быть может потому, что однажды его пожалела я?
Вот кто, во истину, был овечкой в волчьей шкуре. Он только казался таким: агрессивным, злым, но на самом деле в его душе был прекрасный сад из ароматных цветов.
18.40.
– Тебе