– Мы снимали его концерт в «Юбилейном». Третьего и четвертого мая. Те мужики пришли четвертого. В последний день. Перед концертом. Леня сидел в гримерной, а я в соседней – за перегородкой – писала ведомость на зарплату. Я работаю директором на картинах. Куда-то вышла гримерша. Помню, что-то сказала – я не вслушивалась – и хлопнула дверью. Тут-то они и появились.
– Сколько их было?
– Наверное, двое. Я слышала – разговаривали двое. Леня заорал: «Что надо?! Не видите – занят!» Он мужик вспыльчивый. «А мы из тебя ремней нарежем», – сказал один. «Заткнись, Сурик! – одернул другой и спросил: – Там есть кто-нибудь?» Наверное, про комнату, где я сидела. Не знаю, что мне в голову взбрело, но я сползла к кресла под гримерный столик. Услышала только, как первый сказал: «Пусто». Он меня не заметил.
«Немудрено, – мысленно усмехнулся Кузнецов. – Такая пичуга».
– У меня так громко стучало сердце, что я не слышала начала разговора. Только фразу про десять процентов. А потом Леня опять как заорет: «Пошли вон!..» И такого матерка пустил! В это время в моей комнате телефон зазвонил – я и вылезла из-под стола. Служба. Те мужики слиняли. Я поговорила, трубку повесила, а Леня в дверях стоит. «Слышала, пигалица? – Это он меня так прозвал. – Вот подонки! Я все думал, что про рэкетиров сказки рассказывают. А они тут как тут! Явились не запылились. Десять процентов им подавай, а то ремней из меня нарежут!»
Она замолчала.
– А дальше что?
– Он в этот вечер пел бесподобно. Наверное, думал, что они где-нибудь в зале. Назло им.
– Больше он вам ничего не рассказывал?
– Я спросила: «Леня, это опасно?» Он нахмурился и сказал: «Такие сволочи и ножом пырнуть могут». Вот и все.
– А что значит «Сурик»? Такое прозвище?
– Не знаю.
– А вы могли бы опознать голоса этих людей?
– Конечно! – не задумываясь ответила Печатникова. – У меня абсолютный слух.
«Что ж ты, пигалица, административной работой занимаешься?» – подумал оперуполномоченный.
Кузнецов быстро написал протокол, дал Печатниковой.
Пока она читала, лейтенант с любопытством рассматривал ее.
Если бы не лицо, ее можно было бы принять за девчонку. Даже скорее за мальчишку: под легким сиреневым платьем не видно было даже намека на грудь. Пигалица так пигалица.
– Складно, – подняв голову от бумаг, сказала она. – Надо подписать?
– Желательно.
Митя-маленький поднялся. Пигалица, как и при встрече, посмотрела на него с нескрываемым восхищением.
– Спасибо, – сказал Кузнецов. – Я вам очень благодарен.
– Не стоит благодарности, милое дитя! – Инна Ивановна протянула ему руку. – Найдете выход?
Капитан чувствовал, как в нем постепенно копится раздражение. История с певцом не поддавалась объяснению. Она могла быть и до смешного простой, если Орешников, большой любитель розыгрышей, решил подшутить над режиссером и сейчас преспокойно загорает где-то на Финском заливе. А может быть, и на юге. Но могла произойти и трагедия: наезд, расправа.