Тем, что я делаю, очень рано заинтересовался Песталоцци[3], и он своим ясным видением и теплым непредвзятым умом смог предвидеть не только цвет, но и плод в том, что было ещё крошечным бутоном. И наблюдая за тем, что я делаю, он выразил свое отношение и немалую симпатию к этому в следующем письме:
Дорогой высокочтимый друг!
Позвольте мне, пока Вы еще пребываете по соседству с нами, ещё раз сказать Вам, насколько я заинтересован Вашим методом воспитания, по которому Вы занимаетесь со своим ребёнком, и насколько я нахожу свои педагогические идеи в сущности на Ваши похожими. Позвольте мне сказать и больше: я порой опасаюсь, что мои рубрики: форма, число и слово, равно как и весь внешний вид моих элементных книг[4], на первый взгляд очень могут показаться всего лишь действием безыскусной природы, наивернейшим образом корректирующей формы общечеловеческого здравого смысла. Но на самом деле это только кажимость, которая зиждется на том, что в целом исполнение нашей деятельности несомненно схоже с любым другим образовательным методом, в котором находят свое чистое выражение опыт способного к непосредственным наблюдениям отца и подлинная любовь матери. Что с того, что этот опыт не виден в мертвых столах и нагромождениях бесконечных изданий? Он и не может появиться там! Но если Крюзи[5], ведомый этими идеями, становится совершенным ребёнком для детского сознания, и ребёнок находит себя в каждом слове Крюзи, и во имя его воспитательного метода и должен находить себя там, как должен находиться себя в самых простейших словах своей матери, чья разумность стала ему ясна благодаря тысячекратному опыту – тогда наша реальная деятельность воистину есть нечто совершенно отличающееся от того, чем может показаться на поверхностный обманчивый взгляд. Верно и то, мой друг, что Вы видели лучше, чем кто-либо иной, хотя бы уже потому, что по сути работали в том же самом духе. Вы не знали этого, но в основании Вашей деятельности лежат те же зрелые естественные чувства, на которых после бесконечных поисков развиваются и мои педагогические правила.
Друг мой! Ваше дело чрезвычайно важно для меня. В настоящее время мы больше, чем в чём-либо другом, нуждаемся в том, чтобы труд воспитания поверить зрелым опытом, и это именно тот опыт, который может стать могучим подтверждением взглядов, вытекающих из моей собственной методы. В этих обстоятельствах Вы, мой друг, должны чувствовать, как важно для меня продолжение Ваших педагогических опытов и, по возможности, расширение их.