Поклоняясь «Эпосу о Гильгамеше», Ашшурбанипал сделал все, что мог, чтобы сохранить текст для будущего. Предвидел ли он скорый крах своей империи? Не пытался ли, построив библиотеку и сделав множество копий эпоса, увеличить для своего любимого текста шансы пережить любые катастрофы, какие только могли случиться в будущем? Сказание о потопе – апокалиптическое видение почти полного уничтожения жизни на всей земле – само служило напоминанием о том, как быстро может наступить всеобщая разруха. Некоторые тексты, скопированные писцами библиотеки Ашшурбанипала, содержали прямые упоминания будущего: «Я, Ашшурбанипал, царь Вселенной… заполнил эти таблички мудростью Набу… поместил их… ради будущего в библиотеку»[132]. Письменность позволяла читателям не только проникнуть в прошлое, но и представить себе, как литература может углубляться в будущее и вдохновлять читателей, которые еще даже не родились на свет.
Вскоре после смерти Ашшурбанипала его империя рухнула. Враги захватили и разрушили Ниневию, и «Эпос о Гильгамеше», переживший несколько империй и освоивший несколько языков, постепенно начал терять читателей. Новый Ашшурбанипал, который мог бы спасти эпос, так и не родился, и никто больше не пожелал взять на вооружение великий текст, написанный на мертвом языке. Возникали новые, более простые системы письменности, но «Эпос о Гильгамеше» ни разу не перевели ни на один из них; его участь была неотрывна от клинописи. Будущее, которое Ашшурбанипал пытался прозревать для своей библиотеки, казалось утраченным навсегда. Александр Македонский принес на копьях алфавит, изменив тем самым мир и открыв неприятную истину: литература может сохраняться, только если ее непрерывно читают. Бессмысленно полагаться на глину или камень. Литературой должны пользоваться все поколения подряд. Мир, переоценивший стойкость письменного текста, не учел, что забвению подвержено все, даже письменность.
Мир чуть не утратил «Эпос о Гильгамеше». Библиотеку Ниневии уничтожила не вода, а огонь. Собрание Ашшурбанипала сгорело вместе со всем, что там находилось: деревянными стеллажами, вощеными дощечками и плетеными корзинами, где хранились таблички. Сгорело все, кроме глины. Глину можно погубить водой, но нельзя уничтожить огнем – разве что самым яростным. Некоторые таблички пошли пузырями и оплавились, как раскаленное стекло или магма, но были и такие, которые затвердели, как после обжига в печи, и две с половиной тысячи лет ждали, когда их отыщут под развалинами библиотеки, выстроенной для того, чтобы сохранить их[133].
Они пролежали до XIX в., когда Остин Генри Лейард и его соперник француз Поль-Эмиль Ботта приступили к раскопкам Ниневии и ее окрестностей. Потом еще несколько десятков лет надписи кропотливо расшифровывали. Впервые в истории археологи разыскали литературное произведение, стершееся из памяти людской